Выкупить Дженни кажется невозможным. Владельцы Эдема не идут практически ни на какие условия. Кажется, что если Адам отдаст им Гугл на сдачу, они лишь подотрут им рот. Это бесит Брина, уничтожает изнутри и заставляет искать другие способы надавить на Эдем.

Он всего лишь один из сооснователей, всего лишь потомок — так думают владельцы Эдема, но они понятия не имеют, с кем на самом деле связались. Адам из тех, кто не просто внедрил Данте в токен почти каждого жителя Детройта, он из тех, кто всяческими способами скрывает, что ИИ Данте не просто развлекает в трудные периоды жизни, дарит мечту и улыбается только тебе, Данте тщательно собирает информацию. Каждую секунду, которую проживает человек, Данте проживает тысячи жизней. Владельцы Эдема могут быть сколько угодно осторожны, но им не уйти от ока, о котором они даже не знают.

Мысли о “войне”, которую он ведет, прерывает голос Эльзы, который сообщает, что привезли Дженни. Эдем и все черти, которые там обитают, отходят дальше любого из планов, когда есть понимание, что рядом окажется она. И они вот-вот уедут в Берлин, где он мог бы быть счастлив с ней, если бы не тот список препятствий, который даже он — известный прайм! — не может преодолеть. Отвратительно иметь власть и не мочь ей воспользоваться.

Дженни поднимается в кабинет, где Адам уже все подготовил. Он встречает её крепкими объятиями, длящимися дольше положенного, оставляет на висках, губах, кончике носа почти невесомые поцелуи. Он счастлив видеть её здесь, у него дома. В месте, которое было бы просто прекрасно сделать общим.

— Это не больно, — врет Адам. На самом деле, он не знает. Аллан рассказывал результаты тестов, но в его языке сухих цифр слишком легко запутаться, а вычленить главное… Кто-то вообще способен его понимать? После смерти Дейзи он сильно изменился, но Адам не осуждает давнего друга, оставаясь рядом, пока другие предпочли избавиться от общества того, кто испытал настоящий ужас, изменивший все.

В конце концов, Адам может понять Аллана лучше прочих. Он тоже потерял семью. Анна была для него всем. Не вечно занятый отец, не требовательная и истеричная мать, а Анна, готовая найти подход к любому. Какого черта не он стоял перед ней в тот злополучный благотворительный вечер?!

— Если будешь ощущать дискомфорт или, тем более, боль, говори, — серьезно просит Адам. Он знает, что Дженни может умолчать, что она не станет его беспокоить тем, что доставляет ей неприятные ощущения. Он видит, что девиация уже овладела Дженни, но она все еще отталкивается от собственной программы, в которой чувствовать боль для нее нечто нормальное. Но это не нормально. И никогда не будет.

Адам осознанно пойдет на шаг и доведет девиацию Дженни до конца. До счастливого конца.

— Тебе там понравится, — уверяет Брин, пока копается в коде Дженни, убирая все лишнее. Ему придется вернуть все на место, когда они вернутся, поэтому время уходит на сохранение бэклога, но это незначительная плата за каждую минуту, которую они проведут в Берлине. Они смогут там быть счастливы, освобожденные от предрассудков.

Казалось бы, такой большой город — Детройт, созданный на обломках США, государства, мнящего себя самым свободным на планете, стал приютом тоталитаризма. И Адаму бы не жаловаться, ведь он на верхушке пищевой цепочки, он может себе позволить больше прочих, ему не о чем беспокоиться, кроме выстрела в эон, но и об этом он не волновался до недавнего времени. Жить нужно ради чего-то или кого-то. Он Дженни встретил на собственном дне рождения и находил это очень символичным.

— Берлин очень красивый, — на самом деле Адам там был всего один раз. — Но станет ещё красивей, когда ты спустишься с трапа.

Предстоит еще большая работа. Брин уже выкупил всю рекламу с Дженни и ближайшие несколько лет её лицо не будет улыбаться прохожим с грязных улиц, только ему. Выкупить все её время все еще не может. Он чувствует собственное бессилие, когда она, складывая голову на его плечо, полностью ему доверяет, а он даже не может ей пообещать, что все будет хорошо. Отвратительное чувство. Оно уничтожило его в прошлый раз, но в этот раз он победит. Тогда Адам просто не мог бороться, Анна умерла, а Дженни он спасти в силах. В конце концов, она спасла его, и он просто обязан отплатить ей тем же.

— Только не забывай, если больно, чувствуешь, что что-то не так, говори, — ещё серьезней напоминает Брин. Он продвигается среди символов кода слишком сухо, используя собственные знания, но он никогда не программировал репликантов. Код есть код, и все же программисты не могут с одинаковым успехом взломать Нову, и создать новый аналог дмесс. Каждому свое. Но если надо, то Адам будет терпеть строгий тон Ривза с утра и до вечера, пока не поймет принципы формирования памяти репликантов и не вырежет из хранилища Дженни каждого ублюдка, посмевшего к ней прикоснуться.

Брин вообще-то не уверен, что его порывы правильные, но ему некогда собирать фокус-группу. Он хочет быть счастливым здесь и сейчас. Он хочет, чтобы так же себя чувствовала и она. Чем для этого нужно заплатить?

— Я никогда тебя не оставлю, — Адам улыбается. Он видит, что ей больно, но она снова молчит. Научился читать в её идеальном лице то, что ей не позволит сказать новая душа. — Никогда. Никто нас не разлучит, даже смерть.

Броское обещание, в которое с трудом верят праймы. По крайней мере те, у которых здравый смысл не испарился с последней сменой оболочки. Стать правителями мира? Об этом мечтает каждый второй прайм, считая, что с вечной жизнью им подвластно все, даже корона, если бы она существовала. Адам, которому доступны знания Данте, хотел бы их разочаровать, но почему это должен делать он, а не жизнь? В конце концов, последняя его не пощадила. Пусть займется другими.

— Ты моя жизнь. Без тебя мир не имеет смысла.

Лжет? Приукрашивает? Искренне верит. Однажды нашедший любовь ради нее уничтожит мир. Адам не знал раньше, что ему нужно от собственной жизни. Его из раза раз восстанавливали в новой оболочке, растрачивая драгоценные капиталы наследника Гугла, но для чего? Чтобы он просто тратил деньги? Учился? Работал? В чем смысл вечной жизни?

Не в чем. В ком.

И Адам нашел свой смысл. Когда он последний раз ощущал боль в собственных костях, когда кричал от страха, умирая от потери крови? Словно в прошлой жизни.

---

Адаму интересно наблюдать за Дженни, когда та оказывается в Берлине. Тут  даже воздух кажется совсем другим, более свежим. Тут нет отвратительных праймов, захвативших власть и не отдающих её поколениями, тут нет пренебрежения к своим собственным созданиям. Репликанты здесь не рабы без права голоса, они — почти люди, только лучше.

Дженни удивляется всему, что видит. Адаму даже жаль, что его любовь еще не может достаточно оценить саму себя и решить, что нравится именно ей. Не Брину, который выбирает то, что ярко блестит, не кому-то ещё, а именно ей. Что Дженни нравится? Может черный цвет? Желтый? Красный? Любит ли она вообще камни или ей нравятся металлы?

Пока Мунстоун не может выбрать сама и всегда взглядом обращается к Адаму. Тот лишь вздыхает и улыбается. Никто не становится человеком за день. А некоторые и за несколько жизней. Дженни лучшее, что могло случиться с этим миром, и последний к таким особенно жесток.

И ему было приятно говорить, что Дженни не Мунстоун, она Дженни Брин. И однажды он непременно будет произносить все это именно так. И кольцо, которое он ей подарит, будет обручальным.

— Ты должна выбрать сама, — он повторяет эти слова как мантру. Ему важно, чтобы Дженни поняла, — именно поняла! — что у нее есть выбор, что ей не надо ориентироваться на взгляд Адама или кого-либо еще, ей не надо ждать чужого одобрения, ей просто нужно быть собой. Брину сложно понять, как это работает у репликантов. Он и людей не понимает, не то, что код, признанный Детройтом как ошибочный.

Для него Дженни — новый мир, способный творить чудеса. Но когда этот мир ищет чужого одобрения у того, кто воспитан деспотичными методами… Джен должна стать той, что сможет повести за собой армию, а не готовить Адаму виски со льдом по запросу. Она должна стать собой, со своей волей и желаниями, а не домохозяйкой и тенью своей программы.

— А тебе нравится? — спрашивает Адам, приподнимая брови. Дженни не знает. Ни про украшения, ни про платье, ни про еду в ресторане. Другому было бы комфортно. Делаешь, что хочешь, любишь как хочешь, платишь за то, что считаешь нужным, но увы, родителям Адама не повезло. Он другой. И ему важно мнение той, кого он держит за руку с особой нежностью.

Они в очередном магазине, где Брин не смотрит на ценник, чем заслуживает все внимание консультантов. Они выбирают наряд Дженни, но та привычно оглядывается в каждом своем прикосновении к тому, что предложено, на Адама. Он нарочно старается смотреть в токен, потолок, зеркало, на Дженни — куда угодно, только не на вещи. Пусть попробует выбрать сама, пусть покажет, что ей нравится.

Дженни, ожидаемо, сложно. Привыкшая к тому, чтобы подчиняться, она теряется в выборе. Она не уверена, что ей нравится. Будет ли Адам хорошим родителем? Он уже не уверен, ведь у него вряд ли хватит терпения учить кого-то новым истинам, но ради Дженни, своей будущей семьи, он готов научиться.

— Тебе нравится? — снова спрашивает она. Адаму, конечно, нравится. Дженни будет выглядеть великолепно в чем угодно, а без всего — просто божественно. Как же ей объяснить, что не он важен, а она?

— А тебе? — с улыбкой спрашивает он, когда она повторяет вопрос. — Посмотри, как я одеваюсь, мне доверять выбор одежды нельзя.

Брин смеется, ловя взглядом каждый изгиб её тела и признавая, что да, ему действительно нравится. Насколько бы сильно он ревновал Джен к каждому взгляду, который она бы непременно ловила в этом платье? Слишком сильно, пожалуй.

Каждый раз, когда она прикасается к нему, когда говорит своим сладким голосом, когда выглядит беспомощной, в Адаме что-то ломается. Он знает, что у неё ещё нет собственного мнения, что любой выбор для нее игра, в которой она пытается отыскать в его взгляде одобрение, но Брин готов поспорить, что она в курсе, как магнетически действует на него каждым своим движением, вздохом, интонацией.

И сейчас он не может отказать ей, идет, словно привороженный, за ней в примерочную. Вряд ли Дженни не может сама справиться с платьем. Репликанты способны на слишком многое, чтобы верить такой очевидной игре, но Адам верит. Ему не нужно гадать, что произойдет дальше, он этого ждет.

Как только Джен прикасается к нему губами, он шумно втягивает воздух, обвивая её талию своими руками. Нежные поцелуи, игривые липкие следы от блеска для губ на его рубашке — он хочет этого всего, желает, и этим же желанием откликается его тело. Адам прижимает свою любовь к зеркалу, позволяя ей полностью овладеть ситуацией. Она решает, что будет дальше. Он не из тех, кто будет лишь принимать, но из тех кто готов ей подчиниться. Ему не жаль ни галстука, оказавшегося на полу, ни любого предмета одежды, который необходимо будет заменить.

Каждая клетка его тела наполняется чем-то тягучим, темным, теплым. Заполняется без возможности это как-то остановить. Он поддается Дженни, следует за ней и готов признать, что любое её прикосновение хотелось бы закончить именно так.

Дженни спускается по зеркальной стене вниз, пока адам наблюдает, как её волосы всполохами остаются на гладкой поверхности. Он пытается поймать её лицо своей неуклюжей рукой, но именно она владеет ситуацией, не он. Ему не скрыть собственного напряжения, которое Дженни с легкостью высвобождает из собственных брюк.

Удивительная концентрация позволяет Адаму не издать глубокий стон, когда губы Дженни касаются его члена. Он — словно в иссохшейся пустыне и нашедший свой оазис путник, его чувства настолько яркие, что, кажется, Дженни будет разочарована длительностью. Но тьму внутри Брин сдерживает всеми возможными способами, он не отпустит свою любовь, пока они не проверят это платье на прочность. В конце концов, оно столько стоит, что должно чем-то выделяться кроме черного цвета и количества нулей на ценнике.

Чертов консультант приходит так не вовремя, что Адам хотел бы его убить, пожалуй. Какие к черту платья, у тебя что, других клиентов нет? Конечно нет, ведь магазин из того ценового диапазона, когда одна покупка окупает месячный бюджет.

Дженни продолжает топить Адама в тягучем возбуждении, спуская платье с плеч. Твою мать, как она красива, как восхитительна и соблазнительная. Каждый сантиметр её кожи хочется держать в собственных руках, покрывать поцелуями и не давать больше прикасаться никому. Её шелковые волосы, что оказываются в его руках, секундная пауза и губы снова касаются разгоряченного члена. Язык скользит по уздечке, проходится по краю головки, и Адам готов умолять, чтобы она впустила его глубже.

Но чертов консультант.

Брину стоит больших усилий, чтобы чуть придержать пыл Джен. Он прикладывает указательный палец к губам в вынужденной заминке, делает несколько вдохов:

— Мы справляемся. Захватите еще несколько костюмов. Эльза, отправь им нужные размерные сетки. Я позову, когда понадобится помощь.

Консультант совершенно точно все понимает, а потому тихо удаляется. Адаму плевать, что подумает этот человек, он платит такие деньги, что после ему должны принести мягкий халат и тапочки, а Дженни отвести на массаж. Кстати, неплохая идея. Но он подумает об этом позже.

Как только шаги лишнего в их безумии человека стихают, глаза Адама наполняются вязким черным цветом, а рука едва-едва подталкивает Дженни. Он готов продолжить, готов чувствовать каждую секунду, как она невесомо проводит языком по его члену, как втягивает воздух, как позволяет головке прикоснуться к мягкому горлу. Адам не сдерживает тихого стона, как и понимания, что ему нужно больше.

Он одним движением поднимает Дженни с колен и буквально впивается в её губы, спуская платье окончательно. Оно мягко скользит по телу, оказывается на полу там, где в неярком свете примерочных поблескивает шел галстука.

Как же она прекрасна. Мягкий свет, приглушенный ложится на её изгибы самым выигрышным образом, подсвечивает пушок, выделяет остроту груди. Адам готов любоваться ей вечно, но у них прямо сейчас нет столько времени. Он приподнимает Дженни на руках, позволяя её ногам крепко обвить его пояс, и аккуратно опускает на собственную плоть, отдавая стон в мягкую кожу её шеи.

Каждый её вдох, каждый выдох он ловит губами. Ему плевать, если кто услышит, если кто-то будет шептаться за стойкой у кассы, ему настолько все равно, что он оставляет легкий укус на бледной коже Джен, чуть замедляя движения. Она контролировала его минуту назад, сейчас же он заглядывает в её глаза, захватывающие своей глубиной, замедляется, готовый увидеть во тьме её зрачков просьбу быть чуть быстрее, ближе.

Он совсем над ней не издевается, он выжидает едва ли долго, пока не соприкасается с Дженни по максимуму, полностью, резко. Не понять, чем они занимаются в примерочной, уже слишком сложно, но Адам все равно затыкает Дженни поцелуем, пока прижимает её к запотевшему зеркалу всем телом. Брин старается быть аккуратным, но в потемневших глазах желания, возбуждения и страсти больше, чем предосторожности. Он хотел бы слышать голос Дженни, вторить ему, но вынужден выдыхать свою любовь в покрывшуюся испариной нежную кожу.

Каждую секунду он обожает её больше жизни, нежно хранит любое безумие, что они творят в гостинице, примерочной, машине, туалете ресторана. Ему скажут, что для 6.2 это нормально, он скажет, что хотел бы стать с Дженни Мунстоун единым целым. Он любит её всеми доступными ему способами каждую секунду своей никчемной жизни.

Ещё мгновение. Адам впивается в нежную кожу шеи оставляет там следы, что через пару минут станут ярче и их будет не скрыть. Ещё движение. Он поднимается выше, касаясь подбородка в такт собственным движениями, замирает в миллиметре от губ, чтобы поймать её взгляд и с нисколько не скрываемым наслаждением провести языком по верхнему небу.

Он никогда и никого не любил сильнее. И не будет. Ему не хватит и нескольких жизней, чтобы доказать это Дженни Мунстоун, которая обязательно станет Брин.

На крючке примерочной снаружи уже ждут новый костюм, точно в размер Адама, и несколько платьев. Снаружи нет, даже консультанта. И Адам останавливает Дженни от попытки прибраться в примерочной. Он выглядывает, снимает принесенную одежду и протягивает ей.

Понравится? Разберутся после. Он все еще тонет в глубине её глаз, прикасается к оголенным плечам, пока помогает одеться, бесцеремонно сбрасывает остальные тряпки в заботливо подготовленный пакет. Галстук летит в мусор, как и его брюки.

Брин приглаживает волосы Дженни, впрочем, безуспешно. Касается нежно губами виска, кончика носа, щек, губ. Он обожает её каждую секунду собственного времени, и впервые не планирует умирать.

***

— Я нашел потрясающую экскурсию по крышам Берлина, — сообщает Адам Дженни. — Хочу показать тебе кое-что. Ну и Берлин, конечно.

Он заговорщически улыбается, как будто Дженни не будет рада любому подарку, который он преподнесет. Но Адам уверен, что в этот раз он способен удивить. Берлин может быть сколько угодно прекрасен, но ему не затмить то ощущение счастья, что он испытывает рядом с Дженни.

Когда они идут по плоским и совершенно безопасным крышам, когда оказываются у тщательно огороженных смотровых мест, никакие виды не затмят золото волос, сверкающее в закатном солнце, тонкие запястья, которые хочется целовать, и улыбку, драгоценнее всех алмазов мира. Они останавливаются у очередного парапета, чтобы присмотреться к городу, в котором в воздухе ощущается свобода и отсутствие чужих навязанных амбиций.

— Дженни, — начинает Адам, вызывая голограмму токена. — Это не тот подарок, который я хочу тебе подарить, но все же.

Белые лучи складываются в официальную запись берлинского путешествия Адама, в котором Дженни не просто указана как его экстренный контакт, но и имеет прямой доступ к Эльзе. Режим все еще ограниченный, в Эдем все-таки не совсем идиоты работают, а давать им доступ к тайнам наследника Гугла Брин не намерен.

И все же. Отчасти. Насколько это возможно. Дженни теперь его семья. Она ближе к ему, чем кто-либо в этом мире. 

— Я люблю тебя.