В этой комнате душно, словно в парнике — тяжёлая дверь за спиной захлопнута намертво, а некогда широкие окна глухо забиты листами металла, пропускающим через себя разве что редко и случайно гудящие в вечерней пробке машины, какофоническими отзвуками, словно в насмешку, напоминающие о свободе, о том, что за этими голыми бетонными стенами есть другая жизнь, навязшая в зубах повседневностью, та, которую боишься потерять только когда понимаешь вкус свободы перед лицом опасности. Та, которую так просто отнять…
Мелко мерцающая под низеньким потолком лампа дарит помещению настолько тусклые отблики, что запёкшаяся кровь на чужом, искажённом ужасом и болью лице, кажется иллюзорно-чёрной в сравнении с белёсой кожей там, где ещё не осталось кровоподтёков и ссадин, хотя большая часть тела собеседника уже давно напоминает один стремительно наливающийся кровью синяк.
Рен с отвращением морщится от застрявшего в лёгких запаха – тошнотворно-мерзкого, мясистого, словно слоями расстилающегося в спёртом воздухе. Так воняют боль и страх – кровью, потом и мочой, выбиваемой тяжёлыми ударами ботинок по животу и почкам. Накано отходит на пару шагов, в полутьме различая, что его собеседник, привязанный к стулу, практически уже отключится то ли от духоты, то ли от страха.
Нужно закончить с этим поскорее… Рен приподнимает стоящее в углу ведро с какой-то грязной жижей, окатывает мужчину с ног до головы, слушая, как тот хрипит и отплёвывается, как дёргается под плотно закреплённой верёвкой, пытаясь вырваться, словно это подарит ему спасение.
— Я задал вопрос, — голос Рена звучит спокойно, без резких звуков, без агрессии, словно они сейчас приятно проводят время на чайной церемонии и вежливо продолжают по недоразумению прерванную беседу, — ты пропустил его мимо ушей?  Г д е  деньги?
Кто-то в клане, особенно среди мелких сятэй, всегда будет считать себя самым умным – пытаться сдать своих братьев полиции, подсидеть кого-то выше рангом или додуматься сбежать с украденной у клана суммой. Вот только на месте любого из предателей Накано копал бы себе могилу голыми руками, потому что якудза не прощают предательства, и в попытке «кинуть» семью ты больше не жилец с момента, как только данная мысль сформировалась в мозгу как план… далее твоё существование – это лишь оттянутая агония неизбежного конца.
Ты жив до тех пор, пока из тебя не выбьют нужную информацию, превратив в кусок мяса, болезненного и зловонного, а затем избавятся. Правила клана – наглядный урок для всех, призывающий к послушанию, но, рано или поздно, обязательно найдётся следующий умник, который потом точно так же будет невнятно блеять разбитыми губами.
— я… н-не… неее… я…я…
Рен презрительно морщится, делая шаг вперёд, скоращая дистанцию резко и неумолимо. Он наигрался уже полчаса назад, и, судя по всему, этот придурок напротив не знал, что Накано называют мясником не случайно.
— Перестань скулить, словно шавка, человеческое тело может выдержать страшные пытки, а парочка пинков ещё никого не убивали, – якудза довольно нетерпеливо вытаскивает из своей плечевой кобуры, скрытой под полой пиджака, пистолет, и звук щелчка снятого с предохранителя оружия разлетается по комнате угрожающим эхом, — в отличии от этого, верно? Я не убью тебя сразу – просто выстрелю в ногу, и ты истечёшь кровью, страдая от невыносимой боли. Несколько часов, медленно... крича и прося закончить мучения… но смерть не избавит тебя от страданий, ведь в моих руках будет твой эон.
Накано опасно скалится, как это сделал бы угрожающий своему противнику зверь, утыкает дуло пистолета в чужое бедро, опуская палец на спусковой крючок.
— …н-нет… я нне з…з… — голос напротив захлёбывается в страхе и истерике. Недостаточно страшно, чтобы заговорить? Всё ещё?
— Ты не умрёшь… — якудза говорит всё так же тихо, словно пересказывает план посещения баров и магазинов во время отпуска в Берлине, чётко и почти без угрозы обрисовывая ближайшее будущее бывшего «брата по клану», которое теперь целиком находится в его руках. Рен знает, что будет дальше, потому что делал так много раз, и его рука всегда была твёрдой, ни на мгновение не дрогнула, — не умрёшь конечно, ведь твой эон останется цел… мы вытащим его, переселим тебя в новое тело и продолжим развлечения. Ты будешь корчиться тут от боли снова и снова, пока не заговоришь… Как тебе такое существование? – на лице Накано спокойствие и уверенность в своих словах, обещающие, что он сделает это, обещая болезненную кончину, — забавно, как с помощью крошечного устройства в основании черепа люди обрели не только шанс на вечную жизнь, но и возможность страдать вечно.
— у м-меня… семья… вы н-не… п…пон… понимаете…
Жалобные блеяния ещё никого не спасли. Накано слышал эти рассказы так много раз, что мог бы пересказать наизусть не хуже любого собеседника. Умирать страшно… сразу вспоминаются жёны и дети, даже если ты бросил их десять лет назад, променяв на роскошную жизнь, деньги и проституток, но почему-то их священные образы приходят в голову именно в эти моменты, видимо выбранные в качестве последнего аргумента и попытки жалкой манипуляции.
— Но мы тоже были твоей семьёй… каждый якудза при вступлении в клан обещает чтить интересы своей новой семьи превыше всего, а ты подвёл нас. И теперь я спрашиваю в последний раз: где деньги?
— я… не… зн-знаю…
— Твои дружки указали на тебя, они все уже мертвы… — Рен хватает мужчину за мокрые волосы свободной рукой, приподнимая чужую голову вверх, читая ужас в заплывших синяками глазах, — хочу, чтобы ты посмотрел на меня и понял: это только начало…
Выстрел отдачей глушится в кисти, держащей пистолет, сопровождается воющим болезненным звуком из чужого рта. Рен убирает оружие с чужого пробитого пулей бедра, пинает предателя в грудь, заставляя стул, к которому тот привязан, от тяжёлого удара откинуться и грузно завалиться на спину, ставит ногу на грудину, надавливая, склоняясь над мужчиной, всё ещё проговаривая слова чётко и медленно под ответный приглушённый вой.
— Закрой. свою. пасть… Ты слышишь меня? Я даю тебе время на то, чтобы ты вспомнил, что с деньгами. Если останешься жив, когда я вернусь, то прострелю тебе вторую ногу, если умрёшь – мы начнём всё сначала. Мне срать на твои мотивы. Запомни сейчас одно: твоя агония может длиться целую вечность, я позабочусь об этом, так что в твоих интересах сказать мне правду. Как можно скорее.
Накано надавливает на чужие рёбра плоским каблуком ботинка чуть сильнее, слушая, как звучит резкий всхлип под ногой, затем отступает, давая заключённому снова вдохнуть, прячет пистолет в кобуру, выходит из комнаты не оглядываясь.
— Я пока что закончил здесь, — бросает он через плечо дежурящим снаружи «младшим братьям» уже спускаясь по лестнице, — проследите за тем, чтобы не сдох раньше времени.
Накано стоит в иерархии выше, так что имеет право отдавать приказы, а бывшие беспризорники третьего, вытащенные из дерьма и откормленные кланом, должны ему подчиняться. Он знает правила, он был таким же потерянным юнцом.

Рен заходит в «Лапшичную Папы Сонга», находящуюся в том же переулке, только в здании напротив, через чёрный ход, словно персонал. Привычно поднимается по короткой лестнице на пару ступенек, хлопает дверью в кухню, долго моет руки в раковине с грязной посудой, отмывая с татуированных костяшек запёкшуюся кровь, чуть запачкавшую и рукава черного пиджака, которые он тоже пытается отчистить. Никто из поваров не поворачивает головы, продолжая делать свою работу как ни в чём ни бывало, словно Рена в их реальности не существует. Правильно делают. И персонал уже давно привык, что эта точка контролируется кланом якудза, а, взамен на закрытые глаза, Накано, являясь «старшим братом», со своими людьми защищает это здание лапшичной и несколько прилегающих к нему магазинчиков в этом квартале.
Рен вытирает руки и лицо о поднесённое одним из поваров полотенце, проходит кухню насквозь через горячий цех, одурманивающе парящий запахом раменного бульона, через полутёмный, заваленный барахлом технический коридор выходит рядом кассой, оказываясь в зале для посетителей.
Небольшое помещение в бордовых тонах, еле вмещающее в себя полдюжины столиков, больше рассчитано, конечно, на работу с заказами на вынос, а единственный кассир-бармен и официант в одном лице, мистер Вэй, как всегда дружелюбен со своими немногочисленными гостями – рядом со стеклянной дверью наружу торчит компания каких-то байкеров и максимально далеко от них – женщина  с ребёнком – для «Папы Сонга» такой разнобой в гостях скорее правило, чем исключение, сеть ресторанов никогда не была элитным заведением, предлагая вкусную и доступную по ценам еду для всех, у кого есть хоть какие-то деньги. Накано садится за свободный столик в углу кивает Вэю, чтобы сделал как обычно.
Рен, несмотря на отмывание крови с ладоней в кухне, не худший посетитель этого заведения. Он хотя бы платит, в отличии от многих якудза, считающих, что «их» заведения должны содержать своих покровителей целиком и полностью, буквально занимаясь рэкетом. Дядюшка Вэй, как здесь кассира зовёт персонал, благодарен Накано за оплату порций, которые тот берёт в местном заведении, и в тарелке с раменом всегда мяса больше нормы. Сотрудничество в долгосрочной перспективе куда надёжнее запугивания в те моменты, когда оно действительно возможно…
Дядюшка Вэй и сегодня в ускоренном порядке притаскивает огромную горячую тарелку рамена, ставит на стол порцию гёдза, обещает принести десерт чуть позже, на что Рен просит не торопиться, потому что желудок не железный, хотя он, конечно, уже мог бы поменять его на более удобный синтетический, как и все остальные внутренние органы, но пока такой необходимости нет.
Рен даже за трапезой по привычке следит за ситуацией на территории, пытаясь контролировать всё вокруг. Ловко орудуя палочками, смотрит, как женщина подходит к стойке Вэя, явно интересуясь у него о нахождении ближайшей уборной, оставляя ребёнка уплетать за их столиком сладкие вагаси, надо сказать, лучшие в этом дистрикте.
Не проходит и половины минуты, как мирно сидящую девчушку, увлеченную сладостями, замечает и компания байкеров, и им кажется забавным вступить с белокурой девочкой в разговор.
— Как тебя зовут?
— Почему не отвечаешь? Мама запрещает тебе общаться с незнакомцами? Ну давай тогда знакомиться, меня зовут Джон…
— А меня Шейн!
— Лет сколько?
— Да маленькая ещё, погляди…
— Гля какие волосы красивые, — один из байкеров тянется к светлым прядям волос девчонки, явно желая убедиться, что они столь же мягкие, как и красивые.
С точки зрения родителя было довольно безответственно оставлять ребёнка одного, особенно с такой компанией по соседству.
Рен не любит детей, общаться с ними не умеет, да и особенного опыта этого общения у него нет. Довольно сложное, почти беспризорное детство при живых-то родителях прошло в уличных драках со сверстниками, а своих детей у него никогда не было. Он даже вряд ли определит на глаз, сколько девчушке лет, но явно маленькая, скорее всего, учится в начальных классах.
Но вот приставать к ребёнку, как и к любому беззащитному невинному существу, на своей территории он точно не позволит – это факт.
— Я сломаю тебе руку, если ты прикоснёшься к девочке, — громко обещает Накано, привлекая внимание, неспешно поворачиваясь со своего места к компании, аккуратно складывает палочки рядом с тарелкой так, чтобы ими можно было доесть свой ужин, когда он закончит воспитательную беседу, — а потом тебе и твоим дружкам запихаю ваши палочки в задницы до того, как этот рамен остынет…
Рен совсем не добряк, не герой в белом плаще и не блюститель справедливости, это можно оставить идеалистам и копам, но свою работу по защите этого места и людей в нём всегда выполняет исправно, и его угрозы – не пустые слова, а план действия на ближайшие пару минут.
— Чегооо? – громко и возмущённо спрашивает один из парней в кожанках, вскакивая с места.
— Да мы же просто общались, — вторит следующий почти в унисон.
Рен поднимается со своего диванчика тоже, с хрустом разминает шею.
— Я даю тебе тридцать секунд на то, чтобы выйти ттсюда вместе со своими дружками и покинуть этот квартал, — Накано делает шаг вперёд, смотрит на огромного бугая, что в полный рост выше его на половину головы и шире в пару раз.
— Чё ты сказал? – угроза рассыпается по залу смешками.
— У тебя всё ещё есть двадцать секунд.
— Пошёл ты…
Рен достаёт оружие так быстро, что никто не успевает среагировать, выстрел прилетает в пол в паре сантиметров от ступни противника. Может показаться, что якудза промахнулся, но это было первым и последним в данный момент предупреждением.
— Следующий выстрел будет в грудь. Десять секунд, — Накано поднимает пистолет, целясь теперь точно в кожаную куртку с нашивками, через плечо кивает девчонке, — а ты закрой уши и отвернись… восемь… семь…
Байкеры, осознавшие, что стоящий перед ними мужчина не шутит, спешно покидают заведение, бормоча что-то про то, что развелось в Детройте узкоглазых. Рен провожает их пистолетным дулом.
Видимо услышав звук выстрела в уборной, через зал, запинаясь от волнения, спешит мать девочки (скорее всего это всё-таки мать, очень уж они похожи внешне, выводы он может сделать только на этом сходстве).
Рен убирает пистолет в скрытую под пиджаком кобуру, склоняется над ребёнком, опираясь ладонью в стол.
— Всё нормально? В городе много плохих людей, лучше не оставайся одна, - Рен не знает, относится ли он сам к этим «плохим» людям, о которых предостерегает девочку, но и за компанию «хороших» он явно никогда не играл. Дети не заслуживают всего этого дерьма, а разбираться сейчас некогда.
— Что Вы делаете? Отойдите немедленно! – подбежавшая женщина набрасывается на него коршуном, отталкивая от столика, но почти сразу переключается всем вниманием на ребёнка, — Энни, дорогая, что случилось? Кто-то стрелял? Что произошло? Ты в порядке?
Чужие причитания отдаются в ушах эхом. Рен отворачивается, подходит к стойке кассира.
— Вэй, налей саке, - Накано переводит взгляд на новое пулевое отверстие в поверхности пола, — и прости за очередную дырку в полу.
— Эта компания мне тоже не нравилась, господин Накано, — дружелюбно уверяет старик, заставляя Рена усмехнуться, вытаскивает бутылку с верхней полки, ставит токкури в тёплую воду.
— Ну не зря же ты платишь нам за защиту.
Рен не считает себя плохим, и испуганные, чуть злые взгляды, бросаемые в сторону барной стойки женщиной, его ни капли не смущают. Он лишь делает свою работу, плохую или хорошую – зависит от приказа и высоты моральных принципов, он убивает людей, но точно не стал бы приставать к детям. Хороший или плохой? У оружия не спрашивают, за добрых оно или за злых, виновен всегда тот, кто его на тебя направляет...
Девочка вдруг смотрит в его сторону, и Рен, пересекаясь с ней быстрым взглядом, отворачивается, принимая керамическую рюмку с напитком.
Хватит с него на сегодня игр в самурая.

[name]Рен Накано, 25[/name]

Детская наивность не имеет границ. Она намеренно выделяет только хорошее, не замечая налипшую по краям грязь, вынося её за пределы понимания полным игнорированием. И там, где секунду назад гремит пистолетный выстрел, расцветают белые цветы, бросаемые под ноги городского мясника, внезапно делающие из него героя. Рен видит эту доверчивость в бесхитростных глазах белокурой девочки, и не понимает, хороший он или плохой, ведь быть отрицательным героем так сложно под полным восхищения взглядом. В детях мало фальшивой гадости, и как же странно, что из этих открытых к новым знаниям существ, стремящихся видеть что-то хорошее, верящих в доброе, вырастают потом всё такие же взрослые, переваренные системой, а затем её же жерновами намеленные в грязную труху. Становятся такой же серой частью системы, как и миллионы других, как и Рен, и горящая светом наивность исчезает из сознания, обломанная жестокой реальностью, задавленная ежедневными проблемами, в которых увязаешь, словно в поглощающей личность жиже. Застываешь мёртвым насекомым в смоле намертво, так и не успев расправить крылья.
Рано или поздно, девочка (уже к тому времени может быть девушка), вернётся к этому событию, обдумает его ещё с высоты прожитого опыта и поймёт, что произошедшее было не весёлым приключением, а мужчина, скрывающий за высоким воротником белой рубашки тёмные узоры татуировок, никогда не станет положительным героем. В общей картине мира Накано даже хуже этих байкеров, потому что, пока они запугивают людей просто ради веселья, зная, что выглядят устрашающе со своими грязными бородами и в потёртых кожаных куртках, Рен этих же людей убивает с пугающим хладнокровием, нося при этом приличный пиджак и время от времени даже улыбаясь прохожим. И то, как он, не раздумывая ни секунды, готов был пристрелить человека в кафе посреди города, должно вызывать в любых глазах, в первую очередь, не наивный восторг, а ужас творящегося в дистрикте беспредела, действующим звеном которого кёдай и является.
Но детское чистосердечное добродушие можно назвать отдельным сортом счастья. А этой матери нужно лучше следить за своим ребёнком, иначе может случиться что-то страшное в следующий раз, когда она оставит девочку в третьем дистрикте без присмотра, ведь здесь есть вещи похуже, чем пьяные уроды, не умеющие контролировать свои высказывания…

---

Накано смотрит на браслет, ярко отражающий вечерние переливы электрического света, и не понимает. Безделушка по-детски пёстрая, сверкающая, совсем не подходящая взрослому человеку и явно не кем-то старше школьного возраста сделанная. Дядюшка Вэй, аккуратно выложивший перед Реном украшение на развёрнутой салфетке, со всем уважением объясняет, что некоторое время назад в лапшичную возвращалась белокурая девочка, искала его, а потом передала «браслет дружбы» своему спасителю через работника, но Накано так и не понимает этого… чем он заслужил?
Ему кажется, что за прошедшую неделю он и забыл про этот инцидент, ведь для него всё это — лишь незначительная деталь на фоне той жестокой реальности, в которой Рен погряз.
Маленькая вещица – искренняя благодарность, которую он просто обязан принять сейчас. Та самая, на которую способны лишь дети, наивно предполагая, что взрослый мужчина будет носить разноцветную фенечку. И то, что для него было очередным эпизодом среди множества других, для девочки превратилось в своего рода рыцарство, стало яркой эмоцией.
— Девочка пришла одна? – Рен хмурится, будто его это волнует. Третий дистрикт всё ещё не стал детской площадкой за прошедшее время, и лучше не знать, куда в Пустошах продают похищенных в городе детей и для каких целей, но никто их уже никогда не находит.
— С репликантом-охранником, господин Накано, — дядюшка Вэй качает головой, поглаживая длинную редкую бородку, посмеиваясь своим собственным мыслям. Спустя пару минут, словно что-то вспомнив, добавляет, — чуть не забыл… просила передать, что вы ещё обязательно встретитесь.
Это звучит довольно самонадеянно и даже дерзко. Так дерзко, как не позволила бы себе сказать ни одна взрослая женщина, с которой Рен был близок, пусть даже несколько месяцев. Так неоправданно дерзко, что Накано впервые за несколько дней хочется рассмеяться.
— Мы живём в маленьком городе, Вэй, - Рен укладывает свёрток в карман, совершенно не зная, зачем ему этот браслет, но выкинуть его было бы совершенно бесчеловечно, — может быть и встретимся когда-то.
Только вряд ли даже через пару месяцев она узнает его среди остальных «братьев» якудза третьего дистрикта. Они тут все на одно лицо. И лицо это, не внушающее доверия, и дел с ним иметь не стоит.
— 千金难买早知道 — тихонько похахатывает дядюшка Вэй, уходя за горячим раменом, тарелка с которыми появилась в окне выдачи заказов. Накано сейчас практически полностью с ним согласен.

---

Рен смотрит переписку Джеймса Спирса с его дочерью с её токена, очень внимательно пролистывая страницы и блоки информации, стараясь ничего не упустить, но там нет ничего стоящего, а слова «я люблю тебя, крошка» звучат на фоне произошедшего довольно фальшиво, словно издёвкой. Скоро этот отец сможет доказать эту любовь на деле, у него будет такая возможность. В целом же, нет ни одной детали в их личных сообщениях, за которую можно было бы уцепиться. Ни слова о местонахождении мужчины или планах на ближайшее время, ни одной фотографии, по которой можно было бы вычислить геолокацию объекта или догадаться, в каком из трёх мегаполисов он сейчас находится.
Если бы Рен был Джеймсом, задолжавшим мафии крупную сумму денег, он точно так же залёг бы на дно и следил за каждым написанным кому-то словом, чтобы не выдать себя, вот только Спирс, когда брал деньги, конечно не учёл, что клан якудза – не кредитный банк, и отказаться платить здесь, объявив себя банкротом, просто невозможно. Якудза отпустят тебя только с посмертной выпиской по счетам, но мафии выгоднее вернуть деньги, чем получить очередной труп.
Джеймс Спирс – хитрец и манипулятор, но он не учёл одной маленькой детали. Совсем крошечной, оставивший за ним путь из хлебных крошек… Являясь публичной личностью, он пытался показать себя приличным семьянином, выводя в свет камер и жену с дочерью, что для якудза, в целом, всегда только плюс. Знаешь семью – видишь больное место. Если человек не хочет платить за себя, то куда охотнее он может заплатить за своего ребёнка, особенно если этому ребёнку что-то угрожает.
Во взломанном токене, защищённом сейчас от отслеживания (мало ли кто уже занимается поисками похищенной девчонки) больше нет ничего любопытного. Накано нет дела ни до выкроек женского нижнего белья, ни до фотографий в различных моделях боди и комплектов владелицы профиля и дочери Джеймса Спирса по совместительству. Если она что-то знает, то только лично, и сможет рассказать это сама.
— Она очнулась, — просовывает говорящую голову в комнату один из «младших братьев», и Рен не торопясь сворачивает голограмму, давит кончик синтетической сигареты в пепельнице.
— Сама очнулась, или вы ей помогли?
В ответ неприятный сдавленный смешок, который считывается как «можно и догадаться». Рен догадывается. Неприятно. У него другие методы работы: с заложниками лучше, до поры до времени, обходиться со всем уважением, хорошим полицейским рассказывают всё с большим удовольствием. Отрезать заложникам пальцы – старые методы, к которым можно успеть прибегнуть всегда, но сначала лучше хотя бы попытаться «по-хорошему».
Накано убирает чужой токен во внутренний карман пиджака, поднимается с места. Хорошие новости – принцесса распахнула свои глаза, но Рен, на самом деле, сильнее обрадовался бы не сидящей сейчас в подвале девчонке, а её отцу, от которого вышло бы больше пользы для дела, но, не имея козырей, нужно играть тем, что есть, причём с достойным лицом.
Новое тело, в которое его вселили недавно, всё такой же клон, как и предыдущее, даже татуировки все до одной на месте, как и длина волос или размер ноги, только чувствуешь себя в этой тушке лучше и моложе. В отличии от своих коллег, любящих менять то цвет глаз, то количество кубиков пресса, Рен не старается исправить какие-то свои ошибки с помощью нового облика и носит собственное лицо с гордостью, чаще вкладывая деньги в бионические улучшения и боевые импланты. Он постарел бы в том же теле, если бы позволили, оставаясь собой, но предыдущая оболочка погибла в перестрелке, а делать тело, не отвечающее запросам работы, совершенно бессмысленно. Накано всё такой же, как и двадцать лет назад, хотя ему уже за сорок, но возраст в реалиях их мира – вещь совершенно относительная и не имеющая особого смысла для уточнений. Если ты богат, то будешь жить вечно, разве нет? Где-то там стирается грань между совершеннолетием и сотней прожитых лет.

В подвале всегда холодно и сыро, системы кондиционирования здесь нет и не будет — никто не станет заботиться о заложниках, они тут, надо сказать, надолго и не задерживаются. Рен спускается по ступенькам длинной бетонной лестницы без излишеств вроде перил и ограждений по краям, открывает дверь, небрежно приложив пару пальцев к биометрическому сканеру.
Девушка, сидящая на стуле почти в центре помещения, дрожит, и холод, окутывающий её тело, не сложно почувствовать, в нависающей над головой полутьме. Не нужно даже приближаться, чтобы увидеть мурашки на открытых плечах, разглядеть мокрые светлые пряди, теперь некрасивыми сосульками свисающие в обрамлении лица. Они додумались окатить её водой. Рен недовольно цокает языком, чуть морщится, глядя на поблёскивающее кромкой пустое ведро с водой в углу, и сопровождающий его сятей очень спешит испариться из помещения любыми правдами, но Накано его пока что никуда не отпускал, поэтому коротко кивает, чтобы остался. Конечно, нужно будет научить мальчишек манерам, но чуть позже.
Дочь Джеймса напугана… ну ещё бы… привычные вопросы «где я?» со стучащими то ли от страха, то ли от холода зубами – первая стадия, заключающаяся в непонимании всей серьёзности происходящего, но так она им ничего не скажет.
— Развяжите ей глаза, — Рен кивает, подходит чуть ближе, ловя испуганный взгляд блондинки, дергающейся на своём новом троне, к которому, к её сожалению, очень надёжно прикреплена верёвкой. Он спокоен и уверен в том, что делает, как и всегда, лишь чуть щурится, ощущая, как девушка пытается прожечь его взглядом.
— Добрый вечер, мисс Спирс, - голос завораживающе-размеренный, — или лучше называть тебя Энн? Жаль, что нам приходится знакомиться в таких вот условиях.
За столь неожиданное общение с кланом девушке стоит благодарить своего папочку.
Рен и правда не желает ей зла (пока что это ему даже не выгодно).
Над тёмными полукружьями потёкшей от влаги туши яркие глаза, в которых, кроме закономерного испуга, что-то другое, но Рен не может прочитать, что именно, поэтому продолжает на той же ноте, создавая видимость непринуждённого разговора.
— Ты здесь из-за своего отца, — Накано обводит взглядом бетонные плиты подвала, ещё раз убеждаясь в безрадостности этого места, — «здесь» – это у нас в гостях, скажем так. И, конечно же, прошу прощения за неподобающее поведение моего человека, окатившего тебя водой, он ещё плохо разбирается, как поступают с жертвами, а как – с гостями. С гостями мы обычно мирно беседуем, а с жертвами бывают некоторые… отклонения от правил.
Рен приближается, чуть склоняет голову, глядя на яркий свёрток, за который девушка всё ещё цепляется мёртвой хваткой сведённых холодной судорогой пальцев.
— Позволишь? Он тебе в ближайшее время точно не понадобится, — в Накано сил куда больше, чем в испуганной девчонке. Рен мельком заглядывает внутрь надорванного пластикового пакета, коротко усмехается, замечая в нём очертания женского бюстгальтера из тонких кружев, — для такой одежды тут сильно прохладно.
Здесь холодно даже для плотного пиджака, и от этого холода вряд ли бы спасли тонкие лямки, из которых состоит это вычурное бельё.
Младший сятей, насмешливо скалясь, словно довольная гиена, забирает у Накано пакет, уносит куда-то за пределы комнаты, и его шаги отдаются в пустоте гулким эхом.
— Теперь к делу, — Рен смотрит на девчонку сверху вниз, поправляя перчатку на правой руке, — твой отец задолжал нам огромную сумму и пропал. Как выяснилось, единственный шанс пообщаться с ним – это ты. И лучшее развитие событий на сегодня следующее: ты расскажешь, где нам его искать, и, как только мы на него выйдем, мы отпускаем тебя вместе с твоим милым свёрточком в руках домой или в гости, куда бы ты там не направлялись.
Рен выдерживает паузу, чтобы дать девушке осознать, что происходит.
— Вариант второй – полное слёз видео пленённой дочери, отправленное по зашифрованному каналу папочке или просто выложенное в сеть с требованием выкупа. Дешево и эффектно, уж плакать-то здесь заставлять умеют, и методы очень... неприятные... для красивой картинки может понадобиться кровь. Отец должен быть в ужасе. В идеале он очень быстро собирает нужную сумму, а ты остаёшься с нами до крайнего срока выкупа. К сожалению, для принцесс тут ничего не предусмотрено, поэтому, на твоём месте, я бы держал план номер один в приоритете.
Рен подходит к поднесённому помощником стулу, поставленному прямо напротив девушки, но чуть в отдалении, расслабленно присаживается, из внутреннего кармана расстёгнутого пиджака вытаскивает сигарету, щёлкая электрической зажигалкой.
— Нужны данные о твоём отце – где он может прятаться, упоминал ли каких-то людей, с которыми связан, у которых мог бы скрываться, - Рен выпускает длинную струйку дыма под тускло светящиеся лампы, подчёркивая очевидный факт, — чем быстрее мы найдём его, тем скорее ты поедешь домой. Дома уютно и тепло, наверняка лучше, чем в тёмном подвале и мокром платье.
Правда же, куколка?

Пленница указывает на то, что они знакомы, и Накано с неподдельным удивлением вскидывает брови.
Прожитая жизнь вместе с принесёнными в жертву опыту годами несёт за собой череду приятных и неприятных знакомств, оставляет в памяти чужие лица, застывшие в его истории – красивые, уродливые, ставшие выгодными контактами для работы, незнакомые и близкие, жертвы и союзники. Коллеги, вдовы этих самых жертв, любовницы, девочки, работающие в борделях третьего, управляемых кланом — якудза вряд ли мог бы сказать, что запомнил их всех досконально, увидев однажды или встретив мимолётно, но сидящая перед ним холеная блондинка не подходит ни под одну из этих категорий – дочь Джеймса Спирса вряд ли бывала когда-то за пределами второго дистрикта, чтобы даже случайно оказаться на его территории. Рен бы точно узнал эти глаза и округлое лицо, столкнись они хотя бы раз в этом городе вживую. Он не ведёт учёта своих женщин, но прекрасно знает собственные не отличающиеся оригинальностью вкусы, и ему нравятся такие нежные хрупкие блондиночки, он всегда обращает на них внимание. Вряд ли он прикасался когда-то к этим губам, потому что такие милые губы он бы запомнил точно.
Да и со славными девочками он не стал бы связываться, а девушка, сидящая перед ним, сжавшая коленки под своим коротким мокрым платьем так сильно, что ему пришлось бы использовать домкрат, если бы он захотел раздвинуть её ноги, явно относилась к числу этих «хороших домашних девочек» с розовой ватой вместо мозгов в голове и миленькими хобби вроде шитья на досуге.
Рен точно не встречал её раньше, он знал бы, уже глядя на фотографии в социальных сетях, когда готовился к похищению, а это значит лишь одно…
— Ты меня с кем-то перепутала, — Накано щурится, на тусклый свет, словно в ошибке девчонки виновато подвальное освещение или клубы дыма, срывающиеся с его приоткрытых губ, обволакивающие его, заставляющие черты тонуть в дымке, — мы здесь все на одно лицо.
Большая часть Детройта, несмотря на многонациональность города, не сможет отличить Рена от любого другого брата клана Маэда, и все якудза просто смешиваются в головах обычных жителей в узкоглазую татуированную массу, вызывающую у них просто суеверный ужас одним своим упоминанием, что членам клана, впрочем, почти всегда только на руку, ведь вести переговоры с поставщиками куда проще, когда все принимают твой авторитет, просто завидев издалека.
На слова об оплате долгов отца Рен не сдерживается, и из его груди сам собой вырывается короткий смешок.
— Правда? – с наигранной покладистостью в голосе уточняет он, — оплатишь сама? Отлично, потому что твой отец задолжал нам всего лишь каких-то пятьдесят миллионов, будет прекрасно, если ты сейчас вытащишь их из выреза своего платья и решишь этот вопрос без посредников.
У неё нет таких денег. Якудза известно состояние счетов всей семьи Спирс, и там такие деньги если и есть, то только в каких-то крупных долгоиграющих активах. Джеймс Спирс украл деньги и спрятал их на каких-то подпольных счетах, перевёл суммы подставным лицам, заметая следы.
Но дело, к их общему сожалению, даже не этих в деньгах, которые, при желании, семья Спирс сможет наскрести, продав пару объектов недвижимости и акции нескольких крупных компаний, чтобы вызволить любимую дочь из беды. Самое главное, что сделал Джеймс Спирс – это похитил копию эона главы семьи, Горо Накано, а это чревато как потерей авторитета главы группировки, так и всплывшим в случае быстрой перепродажи эона клоном, который не только знает секреты, но и может быть подменён на настоящего для действий внутри, как семьёй Кудо, так и Ямагути, давно ведущих с Накано клановую вражду за место под восходящим солнцем и лояльность главенствующего клана Маэда. Это слишком опасно, но блондиночке об этом знать не нужно, её округлившиеся в изумлении от величины суммы глаза уже говорят о том, что и запугивания деньгами вполне достаточно.
Джеймс Спирс нужен им, причём нужен живым и со способностью внятно говорить, по крайней мере, до того времени, как эон Горо Накано не окажется у Рена или его братьев в руках.
Сигарета медленно тлеет между пальцами, пока Накано упершись свободной рукой в колено и чуть склонившись, скользит по чужому лицу взглядом, ловя то испуганные глаза, то чуть дрожащий от страха и холода подбородок. Девчонка ничего не знает… чёрт, можно было догадаться, что, сбегая с пятьюдесятью миллионами и эоном одного из главарей якудза, Джеймс Спирс вряд ли присылал дочери открытки с координатами, где его искать на случай, если в дверь постучатся вооружённые люди в пиджаках. Невозможно так искусно играть дурочку, находясь на волосок от гибели, если ты не великая актриса, умеющая врать не моргнув и глазом. Рен разбирается в людях очень хорошо, буквально как на ладони читая её эмоции понимает – Энн Спирс ничего им не скажет, просто потому что такой информации у неё нет. Ему даже немного её жаль, ведь, если бы девушка знала хоть что-то, это хотя бы отсрочило опасность для неё, пока они проверяют эти данные по оставленным зацепкам. Сейчас от Энн не осталось никакой пользы, кроме использования в роли актрисы в видео для её папочки. К сожалению, грим младшие братья используют только натуральный, нанося его подручными средствами. Накано предоставит это им, чтобы не пачкать руки самому. Уродовать это лицо словно портить красивую картину – кощунство, к которому всё-таки придётся прибегнуть.
Он может только пообещать ей, что будет больно – пусть передаст огромное «спасибо» своему отцу. Вот что бывает, когда твоя семья связывается с якудза.
Накано почти уже заносит руку, чтобы дать отмашку со всем этим заканчивать, но девчонка говорит о деловых партнёрах Джеймса Спирса и просит позвонить ему напрямую. Рен насмешливо цокает языком, но позволяет ей воспользоваться правом на звонок, ведь они же не звери…
Он приподнимается с места, закрепляя чужой токен на своей руке, направляет голограмму с экраном видеосвязи к мисс Спирс, не давая ей и прикоснуться к своему браслету, сразу же блокируя любую возможность управлять токеном через голосовые команды. Если девочка таким образом хотела вызвать полицию или охрану – у него слишком много опыта, чтобы купиться на это. Шанс связаться с отцом у неё есть, и возможность того, что Джеймс Спирс ответит любимой дочурке лично, хоть и приближается в своём процентном значении к нулю, всё ещё имеет смысл.
На голосовом оповещении о том, что токен вызываемого абонента недоступен, Накано может разглядеть, как в чужих глазах умирает надежда, сворачиваясь в едва сдерживаемые холодные слёзы, пока срывающийся в страхе голос без особого утешения обещает, что отец точно перезвонит.
— Конечно, — такое мягкое и обнадёживающее слово в ответ, словно он её друг, но во взгляде Рена застывший лёд. Они оба знают, что Джеймс Спирс не возьмёт трубку, и не стоит им даже стараться больше. Отец ей достался дерьмовый, хочется лишь надеяться, что видео будет достаточно убедительным, чтобы Спирс вышел из тени. Всё-таки родная дочь, а кровь даже для самых чёрствых людей всегда что-то да значит, — к сожалению, у нас нет на всё это времени.
Где-то там её отец уже может продавать эон Горо Накано любому из кланов. Как только это случится, Рен сразу же узнает об этом от доверенных лиц, шпионящих на них в других семьях, но тогда всё станет бессмысленно. Они действительно просто теряют время.
— Кио, Мичи, - Накано тушит сигарету на бетонном полу каблуком ботинка, подзывая своих сятэй кивком головы, — すべてを準備する
Рен не желает даже смотреть на это, свою долю жестокости он получил, присытившись ей ещё в детстве до того времени, пока она не стала напоминать ему обыденную работу, а крики пыток не превратились в фоновый раздражитель, далёкий гул, который слышат офисные работники, зная, что это громко шумит лампа под потолком, и к этому шуму привыкаешь. Он шагает к девчонке, прихватывая её за подбородок рукой, одетой в перчатку, чуть приподнимая её лицо на себя.
— Мне жаль, - сообщает он тихо и бездушно, удерживая девчонку крепкой хваткой, большим пальцем очерчивает контур её нижней губы, которая, скорее всего в ближайшее время будет безжалостно разбита, — это покажется тебе нечестным, но правила были заявлены в самом начале. Я озвучил их сразу, и теперь мы переходим ко второму плану.
Ей везёт хотя бы в том, что она всё ещё нужна им живой. Будет больно, но Энн Спирс выживет, для съёмки калечат обычно только лицо, кожа на нём тонкая и разбивается в секунды, оставляя жирные, устрашающего вида кровоподтёки, что изуродуют её, но не до неузнаваемости, выглядеть будет болезненно и жутко (точно так же как и ощущаться), и это должно впечатлить непутёвого отца семейства.
Кровь всегда что-то да значит.

Чужие совсем отчаянные слова о браслете дружбы словно дёргают в нём какую-то струну, вытаскивая воспоминание из далёкого прошлого, словно открывая портал в иную его жизнь, запылившуюся и забытую, отложенную на дальнюю полку. Он уже давно не был в той лапшичной — теперь это не участок Рена, а чей-то другой, и дядюшка Вэй, почитая свои собственные традиции, много лет назад предпочёл мирно умереть от старости, не меняя при этом оболочку. Что-то щёлкает взведённым спусковым крючком, предупредительным выстрелом в пол лапшичной, и маленькая девочка смотрит на него с испугом и восхищением.
— Что ты сказала?
Сейчас она смотрит, и в её глазах только испуг.
Они и правда знакомы… к сожалению. Накано бегает взглядом по чужому лицу, отпускает её подбородок.
Он давно забыл о ней. Рен не узнал девчонку, потому что она за эти годы слишком повзрослела, она узнала Накано, потому что он не изменился, нося всё ту же оболочку долгие годы, не меняя в новых клонах практически ничего.
Хочется расхохотаться от такой превратности судьбы, насмешливо выдохнуть сквозь зубы от того восхищения детской наивностью, от взгляда маленькой девочки, в котором он видел себя почти что героем. Героем с руками по локоть в крови.
— Вы будете участвовать? – один из помощников подходит ближе, явно собираясь приступать к подготовке к съёмке, Рен всё ещё смотрит на лепечущую что-то про желание откупиться девчонку, затем слишком резко оборачивается на своих сятэй.
— Я передумал, оставьте нас, — Накано достаточно одного взгляда на не совсем понимающих что происходит помощников, чтобы те предпочли испариться, не разбираясь в произошедшем. Рен старше их и по своему званию, и по возрасту, беспрекословное подчинение старшим – это то, на чём система существовала раньше и продолжит держаться ещё многие годы, — будьте рядом, за дверью... я позову.
Створка подвала за спиной натужно хлопает, оставляя Накано наедине с пленницей. Ирония судьбы в том, что он спас маленькую девочку когда-то, чтобы собственноручно теперь покалечить за долги её отца – не правда ли жизнь — забавная штука? Невозможно предугадать, как всё повернётся в будущем.
Та детская забота о нём и глупый подарок ребёнка, надеющегося, что браслетик дружбы окажется на запястье взрослого дяди… он и правда не забыл.
— Считай, что ты в детстве выкупила себе ещё один шанс подарком из прошлого, - ледяным голосом чеканит якудза, отступает на шаг, — если ты не осознаёшь серьёзность всей ситуации, я объясню ещё раз: тебе будет больно. Младшие псы изобьют тебя и, возможно, не остановятся только на твоём лице для нужной картинки, ты меня понимаешь?
Они сломают её, сломают и выбросят. Дочь Джеймса Спирса просто декорация для достижения цели, и от неё избавятся, если это не возымеет эффекта на её малодушного папочку. От неё не останется ничего, даже оболочки. Возможно, если у неё есть копия эона и клон, её родители возродят дочь из этой другой копии, но той, что попала к ним в руки, уже не жить.
Рен отводит взгляд, тяжёлым шагом заходит девушке за спину, продолжая озвучивать всё то, что случится, и голос его звучит сухой констатацией фактов, которые ему известны, и это ужасный рассказ.
— Если отец не среагирует на первое предупреждение, они продолжат. Будет хуже, и начальное избиение покажется тебе лёгкой прогулкой. Если человек не выходит на связь после первого видео, то по опыту можно сказать, что он не ответит. Ты станешь бесполезной. Тебя будут пытать и насиловать, снимать это на видео до тех пор, пока у твоего отца не проснётся совесть или надобность в тебе не отпадёт. И даже после этого тебя не отпустят – слишком опасно. Это будет показательная экзекуция, потому что нельзя ссориться с якудза. Твой отец не только украл деньги, он сделал непростительное – посягнул на чужую душу.
Накано не преувеличивает, скорее даже смягчает где-то свой рассказ. Чем  дальше всё зайдёт, тем хуже ей будет. Лучше этой девушке знать хотя бы что-то полезное или молиться, чтобы у её папочки проснулась совесть.
— Посмотри на меня внимательно, - Рен дёргает стул, рывком приближая девчонку к себе, смотрит прямо в глаза, опасно приблизившись, ощущая, как быстро она дышит, различая в чужом взгляде не просто панику, а какой-то дикий животный ужас. В его планах было напугать, но не так сильно, разговаривать ей всё ещё нужно. Якудза прикасается к чужому плечу, покрытому мурашками, и она вздрагивает, словно он уже сделал ей больно... пугливая...— выдыхай. Вот так. Спокойно. Ещё раз: сейчас ты нам не нужна, нужны все данные о твоём отце. Любые, которые ты сможешь вспомнить и как можно подробнее. Контакты его друзей и коллег, которые ты знаешь, пусть и едва знакомых. Его недвижимость, записанная на двоюродную тётку. Его любимые заведения для обеда или ужина. Всё, что о нём тебе известно. Ты меня понимаешь? Кивни, если слышишь… Хорошо.
Рен, резко отпрянув, отпускает её, отходит в темноту, туда, куда не достаёт тусклый свет лампы, берёт со стола в углу пустой планшет для записей.
— Голосовой ввод работает исправно, - Накано склоняется, чуть ослабляет верёвки на руках, чтобы можно было шевелить кистями и держать планшет, — возможности связаться с внешним миром нет и не будет, если будешь глупить – за той дверью стоят два твоих дружка, которым не терпится начать готовиться к съёмкам. Даю тебе час, если в записях будет какой-то бред или адреса твоих любимых булочных – это проверяется за десять минут. Нам нужны настоящие данные, по которым можно найти Джеймса. Либо он будет сидеть здесь, либо ты — надеюсь, что ты поняла меня. Ты помогаешь мне – я помогаю тебе. Сиди тихо и спокойно, и никто тебя и пальцем не коснется.
Рен оставляет планшет в руках девушки, быстрым шагом покидая подвал. На выходе из помещения, когда дверь за ним закрывается, застыв на половине пути к лестнице, он угрожающе бросает младшим братьям через плечо:
— Пока что не трогайте девчонку, у неё есть важные сведения, 私はすぐに戻ってきます
По крайней мере, Накано хочется верить в то, что её сведения окажутся им полезны.

Рен возвращается ровно через час, как и обещал, когда цифры сдвигаются к нужной отметке, обнуляя отсчёт. Уже спускаясь быстрым шагом по лестнице в подвал, замечает невооружённым взглядом, что что-то идёт не так, и всё происходящее теперь находится не в границах чётко выстроенного им ранее плана.
呪い
Охранников у входа в помещение нет, хотя даже курить каждый из младших братьев должен выходить в одиночку, потому что строго запрещено оставлять пленников без присмотра, даже если дверь заперта на несколько замков. Значит они уже внутри. Значит девчонка что-то натворила.
Всё, что Накано ощущает по этому поводу — это неприятно саднящую досаду.
Он обещал ей, что никто их сятей не прикоснётся к мисс Спирс и пальцем, пока в этих стенах всё ещё действует его приказ. Но у них с девчонкой был очень простой словесный договор, состоявший из единственного пункта «не высовывайся», который она, кажется, решила не выполнять.
Рен догадывается об этом лишь поверхностно, делая выводы из того, что младшие братья знают правила, и они не могли взять инициативу на себя без причины, ибо приказы Накано, как их непосредственного командира, не обсуждаются и выполняются беспрекословно. Любые его указания, какими бы странными они не были. Он сказал не трогать её. Он даже запретил заходить к ней, зная варварские методы общения своих помощников с пленными. Чтобы младшие братья ослушались, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее.
Мужчина раздражённо выдыхает сквозь крепко сцепленные зубы.
Накано сказал ей, что отсюда невозможно сбежать, и это было предостережение, а не запугивание. Это была правда. Он предупредил её, что выделенный на получение нужной информации час – её единственный шанс отсрочить эти издевательства, может быть даже избежать их, если повезёт, и данные окажутся полезными. Он не опоздал ни на секунду, сдерживая своё обещание.
Нужно было слушать его и делать всё согласно плану, потому что Рен никогда не говорит что-то просто так — в каждом его слове всегда кроется инструкция к действию.
Он похож на человека, который шутит в подобной ситуации? Может быть это всё не показалось ей достаточно опасным?
«Чёртова девчонка…»
Накано распахивает дверь, стремительной тёмной тенью врываясь в помещение, уже зная, что увидит там, за этой створкой, под тусклыми лампами на грязном бетонном полу. В его тёмном взгляде блестит свирепая ярость вперемешку с гневом от мысли, что его могли ослушаться, и фигура девушки, лежащей на полу, тому подтверждение.
— Я сказал не трогать её! – его голос разносится по комнате как упреждающий удар, эхо от которого зависает под низкими сводами потолка.
Это был достаточно чёткий и ясный приказ. Слова Рена не обсуждаются, а любое неподчинение должно караться незамедлительно, потому что иерархия – основа клана, составляющая его суть, старшие подчиняются младшим, и в этом свой неизменный порядок.
Якудза хватает склонившегося над девчонкой помощника за рубашку на груди, встряхивает, словно игрушку, притягивая чужое тело к себе, отыскивая ужас в глядящих на него глазах.
— ясказалнетрогать- Рен разделяет слова, пропуская их сквозь зубы, не повышая при этом голос, но каждый звук отдаётся стальными нотами, не сулящими ничего хорошего, -её…разве не ясно?
Удар младшему псу по лицу наотмашь – вполне сильный, чтобы почувствовать всю степень провинности, достаточно слабый в сравнении с тем, что они сами всегда делают с жертвами.
Помощник дёргает головой, зная, что заслужил это, в своё оправдание буквально поскуливая под собственной прижатой к месту удара ладонью, стремящейся прохладой кожи приглушить горящую боль:
— Она хотела сбежать!
— Если бы ты запер дверь, то она бы никуда не сбежала, - с ним нельзя спорить, он не позволял оправдываться. Накано отталкивает помощника от себя в сторону, показывая, что с этим он закончил, опускает взгляд на девчонку.
Барби на полу валяется в неестественной позе, сжавшись у стены, противоположной входной двери, закрыв лицо руками в страхе, и стёсанная кровавыми царапинами о бетон кожа на коленях рассказывает без слов о том, что она убегала. Перед ним больше не богачка с картинки, а дёргающаяся в испуге жертва, загнанная в угол парой злых псов.
Убедившись, что внешне пленница выглядит вполне себе живой, Рен обходит блондинку по короткой дуге, наклоняется не над ней, а над валяющимся на полу планшетом, приподнимает его, встряхивая чуть надтреснутую рамку.
— Мичи, - Накано обращается ко второму помощнику, который всё это время стоял в полутьме, словно во всём этом не участвовал, и Рен протягивает младшему брату планшет, — тут должны быть записи через голосовой ввод, нужно проверить информацию. Прямо сейчас. Все, что найдёшь – на мой токен.
Сятей коротко склоняет голову в покорном жесте перед своим командиром, подтверждая, что приступит незамедлительно. Рен был довольно мягок с ним за их самовольную выходку, и лучше его не злить.
— Там же есть что-то, верно? – он обращается к девушке чуть раздражённо, ожидая ответа, — информация в планшете? Или ты весь час только и делала, что готовила свой провальный план побега?
Услышав подтверждение о том, что кое-что мисс Спирс всё-таки вспомнила, Накано кивает помощникам, разрешая им покинуть помещение и больше не мозолить ему глаза.
— もっと早く！ – бросает якудза через плечо, чтобы те двое услышали.
Они все уже потеряли драгоценный час в то время, когда цена вопроса должна измеряться минутами.
Рен присаживается перед девушкой, упираясь коленом в бетонный пол, бесцеремонно убирает её ладонь от лица, проверяя, насколько всё плохо, убеждаясь, что пара пощёчин чуть подпортили ей красивенькое личико, но пока не убили. Кровь из рассечённой губы, застывшая на подбородке, в тусклых лампах кажется чёрной, а заплаканные глаза затравленными.
— Я сказал: не нужно пытаться сбежать, — всё ещё слишком резко цедит Накано, щурится, заглядывая своим змеиным взглядом прямо в её кроличью суть. Лёгким движением убирает длинную спутанную прядь с высокого лба девушки, ощущая в чужих напрягшихся мышцах, что, если бы она могла, она бы отодвинулась от него как можно дальше, пытаясь спрятаться и защититься, но за спиной девчонки бетонная стена, так что ей некуда даже отползти, — я предупреждаю тебя снова: вот это, — палец небрежно проводит по её свежей ране, заставляя лицо блондинки сморщиться от боли, — это только прелюдия к действию. Они ещё даже не начали…
Рен соскальзывает рукой по нежному подбородку вниз, прихватывая длинную шею девушки, сдавливая совсем легко, не перекрывая доступа к кислороду, но чтобы она почувствовала дискомфорт в затруднённом дыхании, склоняется к ней так близко, что теперь его шёпот на выдохе обжигает ей ухо.
— и я… ещё даже не начал…
Накано сжимает её горло чуть сильнее, замирает на мгновение перед тем, как отпустить, поднимается, едва уловимым движением отряхивая брюки, ставит на место стул, который видимо в пылу побега был опрокинут набок.
— Это, кажется, всё ещё твоё место, и тебя никто никуда не отпускал, - Рен даже не будет её связывать. Пока что. Какую пакость может ему сделать маленькая хрупкая блондинка, испуганная настолько, что уже почти ничего не соображает? Не ему её бояться…
— Хочешь послушать о том, насколько глупым был твой план побега? У тебя нет оружия, средств связи, и ты даже не знаешь, где ты находишься… В каком ты дистрикте, Энн? Или ты уже за пределами города? Что ты будешь делать, если выберешься? Как долго пробежишь без токена в своём коротком платье по Третьему Дистрикту или Пустоши? Твоё желание сбежать больше похоже на стремление закончить всё это быстрой смертью, но никто не тронул бы тебя, если бы ты не нарушила договор. Слушай меня очень внимательно: здесь для тебя безопаснее, чем снаружи, по крайней мере, пока ты нам нужна.
Если она ещё не поняла, то к его предупреждениям нужно прислушиваться, он задаёт в этой игре правила, а не слушать ведущего равносильно проигрышу.
Якудза вытаскивает серебряный портсигар из внутреннего кармана пиджака, медленно вытягивает оттуда сигарету, зажимая её губами, щёлкает зажигалкой.
— Ты куришь?
Если нет, то самое время начать – у Энни Спирс как раз ситуация, располагающая к тому, чтобы обратиться к списку «что я хотела бы попробовать в жизни до того, как меня убьют» и мысленно поставить там пару плюсиков, пока часы отсчитывают оставшееся ей время.
Рен протягивает девчонке портсигар, чуть тянется, приближаясь, поджигая пляшущую в трясущихся пальцах сигарету, наблюдает за тем, как она неловко затягивается, тут же закашливаясь от крепкого тяжёлого табака, и Накано чуть щурится, усмехаясь.
— Хорошая девочка… - констатирует это как факт на долю градуса смягчившимся тоном.
Хорошая девочка, привыкшая максимум к сладким курительным смесям в ярких, словно леденцы, обёртках. Она и сама в этом некогда блестящем коктейльном платье — как завёрнутая в шелестящий фантик конфета… милая славная Энни. Наверняка она жила прекрасной жизнью и в детстве была лучшим ребёнком в мире, а теперь тяжело и горько затягивается чужой сигаретой, поглядывая на него со страхом.
Он отходит в сторону, скрываясь в тени, пряча лицо, и в полумраке теперь скользит только тлеющий алым кончик сигареты.
— Мы ждём здесь, когда проверят твою информацию, чтобы знать, насколько она окажется полезна для дела, — объясняет Рен, медленно и лениво выпуская дым под потолок, показывая, что в ожидании у них ещё есть время.
Если помощники что-то найдут, то девчонка временно станет не нужна, и ей даже разрешат отдохнуть. Если же в её записях ничего полезного нет, то ей придётся стерпеть ещё несколько ударов для слезливого видео, ведь одна разбитая губа не выглядит так устрашающе, как того требует ситуация.
— Тебе не стоит надеяться на чудо, кто бы ни разыскивал тебя сейчас – они сюда не попадут, и самой тебе тоже не выбраться, - его голос звучит совершенно не обнадёживающе, но это правда, как бы ужасно для неё это ни звучало, — я не думаю, что стоит снова пытаться сбежать, в этот раз, оставив тебя с твоими друзьями наедине я могу забыть приказать им тебя не трогать… и поверь, тебе не хочется знать, что они с тобой сделают за то, что получили из-за тебя наказание, — Рен разминает шею и вдруг раскатисто смеётся, и по нему совершенно не ясно, насколько фальшив этот смех, потому что лицо всё ещё скрывается в тени, — не так ты себе меня представляла, верно? – смех затихает резко, и Накано вдруг выдаёт ей искреннюю эмоцию, словно под плотной маской на мгновение мелькает настоящее лицо, — мне жаль.
Жаль её и жаль, что так вышло, жаль, что восторженные глаза маленькой девочки теперь заполнены болью и разочарованием, жаль что их встреча стала такой, жаль по-человечески, но Рен, в целом, и не человек вовсе, он – демон, он – якудза, оружие в руках клана и своего господина, а оружию неведома жалость, оно не думает, не чувствует, лишь делает свою работу. Его задача: убивать и никогда ни о чём не жалеть.
Всплывающее сообщение на его токене от Мичи о том, что у них есть зацепка, делает начинающийся день чуть лучше. Номер машины есть у них не полностью, но довольно запоминающийся, найти его смогут, нужно будет время. Рен чуть расслабленно выдыхает, отправляя сообщение с указаниями, затем отпирает ящик стола в углу, отыскивая там что нужно.
— То, что ты рассказала, может оказаться полезным, дальше мы справимся сами, так что я отвезу тебя туда, где ты сможешь немного передохнуть, — Накано выдёргивает окурок из её пальцев, давит его ботинком о бетон, заходит блондинке за спину, резким движением набрасывая мешок девчонке на голову, — шшш, не дёргайся, я не сделаю тебе больно, и, если ты помнишь, ни разу ещё тебя не обманул, - успокаивающе шепчет он ей, снова стягивая руки верёвкой, — всего лишь процедура безопасности, чтобы ты не испортила нам путешествие.
Этот подвал — только временное место для допросов, промежуточный пункт, и долго держать пленников здесь невозможно, а оставлять девчонку с Кио и Мичи наедине теперь и вовсе опасно, потому что, распробовав на вкус её страдания, они, словно акулы, учуявшие кровь, захотят больше, и Рен не может следить за этим вечно, потому что, в сущности, она пока что просто нужна живой, но насколько целой – это уже для якудза мелочи.
Но, если им и всё равно, то Накано держит свои обещания, и у него есть план.

Среди тех борделей, что находятся под влиянием их клана, найдутся те, в которых можно спрятать пленницу – там найдётся спальное место и не будет никаких вопросов. Рен перетягивает чужие лодыжки верёвкой тоже, плотно связывая ноги, не давая строптивой девчонке никакого шанса вырваться, пока они едут.
— Не дёргайся, - Накано легко подхватывает пленницу на руки, — после твоего побега приходится ожидать от тебя сюрпризов, но помни о том, что я сказал тебе про побег – это бесполезно. А, если будешь кричать – Кио поделится своим носком для твоего кляпа.
Небо над Детройтом разгорается предрассветной дымкой – ночь почти закончилась. Рен знает, что стоило бы поспать хотя бы пару часов, компенсируя проведённые на ногах прошлые сутки, но, скорее всего, сон сегодня опять заменят стимуляторы нервной системы, бодрящие организм куда продуктивнее кофе, но срывающее работу сердца этой оболочки.
Накано открывает свою «Теслу», оставляет связанную Энни лежать на заднем сидении автомобиля. Путь не займёт много времени, и, чтобы не вести никаикх разговоров с пленницей, он включает музыку, перед тем, как выехать, коротким сообщением предупреждает смотрительницу борделя, что он скоро будет, и ему нужна надёжная комната. Она знает, о чём он…

«Синяя цапля» — бордель в третьем дистрикте, причём не самый худший. Конечно, точно так же, как и многие здесь, пытающийся пошловато косить под восточную культуру, но, в целом, более приличный, чем некоторые клоповники на окраинах, а девочки здесь красивые и регулярно проходящие медицинские осмотры.
Покрывать бордели и быть знакомым со шлюхами – не его обязанность, но хозяйки заведений, стараясь понравиться своим покровителям, якудза позволяют многое, в том числе оставлять в стенах своего заведения некоторых пленников, и Накано пользуется этой привилегией сейчас.
Он паркуется на заднем дворе, снова подхватывает девчонку на руки, и безмолвная «бабочка» из местных работниц вежливо и покорно без каких-либо вопросов провожает его по длинным коридорам, устланным мягким ковролином, поглощающим звуки шагов, прямо до нужной комнаты.
Накано закрывает за собой дверь, опускает пленницу на огромную кровать. В комнате ни окон, ни какой-то мебели толком – вышеупомянутая кровать, пара кресел-пуфиков, дверь, скрывающая ванную комнату, длинный платяной шкаф вдоль одной из стен. Рен снимает с головы девушки мешок, холодно усмехается, когда в чужих глазах читает, что она, кажется, по пошлой подсветке и бархатному покрывалу за пару секунд догадывается, в какое место её привезли.
— Работать ты тут не будешь… здесь относительно безопасно, есть где спать и чуть позже тебя накормят, — Накано присаживается на постель рядом, развязывая верёвку на ногах девчонки, — ты здесь гостья, так что постарайся не создавать проблем. Общаться с тобой девочкам запрещено, стены звуконепроницаемые – можешь звать на помощь хоть весь день… вытяни руки, чтобы я их мог развязать… Я вернусь тогда, когда ты понадобишься. У тебя остались какие-то вопросы касательно всего этого? – Накано окидывает комнату глазами, распуская верёвку с тонких запястий, переводит взгляд на мисс Спирс, — тебе всё понятно?

В чужих движениях привычный страх – Рен угадывает его в кроличьем вздрагивании, в том, как девушка отползает от него по кровати, боясь того, что он может с ней сделать, вызывая у Накано этим действием подобие ухмылки – какая милая уверенность в том, что это могло бы ей помочь.
От их разговора эффект остается потрясающий — никаких вопросов, никаких больше лишних слов или пререканий — лишь согласие и безмолвный ужас. Он почти уверен сейчас, что Энн больше не попытается сбежать – уж слишком напугана.
Дочь Джеймса Спирса не понимает, насколько ей несказанно повезло, что ее судьба зависит от Рена, а не от его клановых братьев. Если псы помладше, вроде Кио и Мичи, умеют лишь бить и гавкать, но их можно приструнить ответным более громким рыком старшего, то братья его ранга или выше использовали бы ее тело по назначению, заботясь о пленнице не больше, чем о бездушной кукле-репликантке из Эдема. В их строгой иерархии большинство женщин все еще являются лишь объектом удовлетворения инстинктов, и многие их тех, кто определяет судьбы в городе, стоя при этом в тени, привыкли жить по собственным патриархальным устоям, передающимся традициями, и брать не спрашивая – спрятаться здесь невозможно, а сопротивление бы лишь раззадорило многих, привыкших получать желаемое силой.
К счастью для Энни, Рена насилие, в отличии от многих его «коллег» совсем не забавляет. Любое насилие. За годы, проведенные в клане, оно ему осточертело. Он привык к нему настолько, насколько это возможно, когда вся твоя жизнь заточена под уничтожение и запугивания, привык почти до безразличия, чтобы использовать его как инструмент, но не получать от этого никакого удовольствия. Чужие слезы возбуждают лишь садистов, Рен не садист, он – лишь инструмент, человек, чьими руками исполняется чужая воля.
- 花 — фыркает он на чистом японском, не утруждая себя переводом, поднимаясь с кровати, позволяя девчонке обиженно отвернуться, оставляя славную иллюзию, будто она сама завершила эту беседу, — привыкай к этому месту.
Это очередной добрый совет с его стороны, означающий, что домашняя холеная куколка Энни Спирс остается в этой бархатной коробке надолго… уж точно до тех пор, пока они не обнаружат ее отца. И ее главная задача сейчас: смириться и не сойти с ума, потому что сбежать или умереть он ей не позволит.
Рен выходит из комнаты не оборачиваясь, блокируя за собой дверь. Дежурящая в коридоре у выхода из комнаты «бабочка» молча склоняет голову в ожидании любых его указаний, которые она исполнит с самым радостным выражением лица. Радость в темных раскосых глазах, конечно же, будет насквозь фальшивая, как и великодушие хозяйки борделя, решившей ублажить высокопоставленного гостя неоригинальным способом, подложив под него одну из своих девочек. Скорее всего, одну из самых обученных и лучших – в целом, ему все равно.
— Передай своей хозяйке, что, если она упустит эту птичку, то потеряет эон, - безэмоционально холодно сообщает Рен, неприязненно морщится от непрошенного прикосновения тонкими пальчиками к своему предплечью, ощущая неприятие к чужой навязчивости даже сквозь слои одежды, грубо обрывает чужие попытки, — мне не нужны твои услуги. Никакие. Уходи.
У него слишком много дел – за пределами оглушающе-тихих комнат, скрывающих любые звуки, обычная жизнь просыпающегося утреннего города, гудящего машинами и гремящего общественным транспортом, звучит оглушающе. Уже на парковке, залезая в свою «Теслу», Накано проверяет токен, где новые сообщения от помощников утверждают, что они уже полностью заняты делами по поиску Спирса. Остается надеяться, что он еще не сбыл копию эона другим кланам, потому что это уничтожит всё. Но контакты, которые могут сообщить об этом, молчат, и Рен медленно выдыхает сигаретный дым, заводя машину, доставая из-под сиденья небольшую жестяную коробочку, гремящую упаковками стимуляторов, аккуратно закатывает рукав, загоняя под плотно покрытую узорами татуировок кожу своей оболочки свежую порцию, заменяющую сон, пустой дозатор выбрасывает за приспущенное стекло, восстанавливая дыхание, ощущая, как перегруженное стимулирующими и бодрящими веществами сердце несколько секунд громко стучит в груди, разгоняя по крови искусственно синтезированный адреналин.
Зарождающийся день будет долгим – спать Рену в этот раз действительно некогда.

---

Накано не забыл о своей пленнице – в тот же день появились дела поважнее, а из борделя новой информации не поступало. Там Энни Спирс осталась под защитой и охраной одновременно, под замком, который не выпустит ее и не впустит никого к ней, и на какое-то время он упустил её из своего поля зрения, все еще держа на периферии, получая от хозяйки борделя раз в сутки информацию о том, что все проходит без изменений.
Рен не делился информацией о местоположении мисс Спирс ни с кем из подчиненных, потому что то, что знают двое, знает и свинья, а Накано привык придерживать козыри в своем рукаве, не делясь ни с кем. Энн – все еще козырь в переговорах с ее отцом, до которого они пытаются добраться, их неоспоримый аргумент, если придется с ним торговаться. Такими пленными не разбрасываются и хранят их в целости и сохранности до момента, пока они не пригодятся, поэтому он лишь сообщает, что Энн Спирс находится в надежном месте, но не уточняет, где именно её прячет.
Её местоположение становится его личным секретом.
Джеймс Спирс, тем временем, скрывался слишком хорошо, чтобы раскусить его за несколько дней. Он, наверное, гордился бы собой, узнав, что его ищет целый клан, ночью и днем, педантично перерывая все доступные ресурсы в Детройте, но следовало бы просто бояться за свою жизнь. Рен прекрасно знает, насколько это опасная игра с огнем — перейти дорогу якудза, а потом жить в постоянном страхе, что тебя найдут, нервничая просто выходя на улицу. Это, рано или поздно, сыграет им на руку, и вор попадется, но пока что никто не сидит на месте, и случайная зацепка, озвученная испуганной девчонкой, выводит их на пока ещё прерывистый, но уже намечающийся след, и Рен трепещет в нетерпении, словно акула, уже издалека учуявшая кровь. Некий «Стив», упомянутый дочерью Спирса, «фруктовая ферма» и номер машины – младшие братья переворачивают каждый кирпичик в третьем дистрикте, проверяя все зацепки, незримо зажимая беглеца в кольцо, тем самым отрезая пути к отступлению, Накано ощущает, что они идут по нужному следу, стоит только немного поддеть ногтем, чтобы вскрыть эту гнойную рану.
Но, к несчастью, время все ещё работает не на них, и каждую минуту эон горо Накано может оказаться проданным или перезаписанным.
Стив с «фруктовой фермы»… фруктовая ферма – название, которое Энн Спирс слышала от своего отца в разговорах – какой-то шифр, который они пока не могут понять. Рен лично перерыл все хотя бы близкие по смыслу упоминания, но ничего. Эта зацепка либо пуста, либо слишком локальна, чтобы разгадать её просто так, без контекста.
Накано разворачивает голограмму токена, пытаясь собрать мысли в одно большое целое. Новостные сводки пестрят фотографией пропавшей Энн Спирс – её ищет полиция, ищут нанятые матерью частные детективы. За любую информацию о ней обещана большая награда, но Рен знает, что хозяйка борделя или любая из работниц «Синей Цапли», даже если и понимают, кого скрывают в стенах заведения, отлично осознают, что будет, если они пойдут против кого-то из клана якудза. Поэтому Рен не боится, что кто-то проболтается – нужно быть слишком самонадеянным или глупым, чтобы считать, что он простит такое или даже случайно позволит кому-то подобную дерзость.
Громкие поиски девчонки ему даже на руку – это послание Джеймсу Спирсу, наверняка прекрасно осознающему, что случилось с его дочуркой, и в чьих она руках. Клану не нужно больше искать пути и каналы, чтобы с ним связаться – их основное, понятное лишь вору послание транслируется по главным новостным передачам Детройта, между строк заявляя: «Твоя дочь пропала не просто так, и ты знаешь, где нас искать, если она тебе дорога», а Джеймс в ответ может выйти с ними на связь в любую минуту. У него есть возможность, но он почему-то всё ещё этого не делает – Энн стоило бы задуматься, насколько сильно она важна своему отцу, но она, отрезанная от реального мира стенами заведения для взрослых, вряд ли об этом знает.

---

К середине недели с ним связывается смотрительница «Синей цапли», сообщая о том, что их пленница отказывается есть. Совсем. Если раньше она клевала какие-то крошки, то теперь противится наотрез, и физически они не могут запихнуть в неё ни одной ложки.
— Её требования? – коротко уточняет Рен, переходя сразу к делу.
Преждевременная смерть Энни Спирс не входит в его планы, поэтому Накано пытается выяснить причину голодовки – все не просто так, и у таких действий всегда есть какие-то определенные требования, не зря же она решила себя изводить.
Хозяйка борделя цитирует пленницу дословно, пересказывая то, что Энни Спирс заявила ей: она будет разговаривать только с Реном, когда он приедет. Только с ним, и ни с кем больше. С глазу на глаз.
Накано усмехается: довольно дерзко для девчонки в её положении – ставить какие-то условия, но Рену даже любопытно, что именно ей нужно, поэтому он соглашается заглянуть в бордель, когда у него будет на это время, надеясь, что проголодавшаяся девчонка сдастся раньше.
В стенах увеселительного заведения его всё так же встречает одна из «бабочек», семеня крошечными шажками, безмолвно провожает Накано по полутемным коридорам до нужной двери. Рен оборачивается к ней перед тем, как войти в комнату, бросает через плечо:
— Не нужно подслушивать разговоры под створкой, а затем докладывать госпоже, - он приподнимает брови, прекрасно понимая, для чего эта девчонка здесь, — чем меньше ты знаешь – тем меньше у меня поводов тебя убить. Я сам найду выход из заведения, когда закончу, провожать не нужно.
Перед тем, как девица склоняет голову в почтительном жесте, в её глазах мелькают ужас и невольное осознание, что стоящий перед ней Накано не шутит.
В уже знакомом безвкусно обставленном номере, временно ставшем камерой для пленницы, пусто. Рен чуть хмурится, запирая за собой дверь, аккуратно и неторопливо ступая по мягкому ковру, крупный ворс которого скрадывает его широкие шаги. Энни Спирс не могла никуда пропасть, всего лишь прячется – совершенно бессмысленная иллюзия безопасности, потому что деваться ей некуда. Рен проходит мимо заправленной постели, подноса с нетронутым, но ещё свежим ужином, стоящим на тумбочке, зеркальных стен.
Он приоткрывает дверь в ванную комнату, повернув ручку (замки на дверях в таких местах конечно же не предусмотрены), внимательно смотрит на забившуюся в противоположный угол девушку. Цветом кожи она почти сливается с белёсым кафелем на стене, и снова смотрит на него с испугом.
— Мне сказали, что ты хотела меня видеть, - Рен не здоровается, словно они продолжают свой диалог, в прошлый раз внезапно оборвавшийся из-за его отъезда, — невежливо приглашать в гости, а потом играть в прятки… Тебе кажется, что так безопаснее? И чем ты здесь собралась от меня отбиваться? Феном? Или зубной щеткой?
Рен криво усмехается, подступает ближе, в небольшом пространстве ванной комнаты занимая практически всё место, чуть склоняется над сидящей в углу девушкой, бросая на неё тень от тускловатой лампы, висящей под потолком.
— Если бы я хотел навредить тебе, то уже сделал бы это, но ты все ещё жива и все еще цела. Ты хотела поговорить со мной – я пришел, и у тебя явно есть какие-то условия, - медленно проговаривает Рен, выпрямляется, делает несколько шагов назад, — выходи, когда будешь готова озвучить свои требования. Ты ведь не просто так это всё затеяла…
От вышедшей в комнату Энни Спирс веет паникой, а в каждом её движении ощущается слабость из-за того, что она уже давно не ела. Выходит, что не врала, и действительно готова была продолжать свою голодовку. Рен, стоящий у шкафа, складывает руки на груди, проходясь взглядом по её фигуре, скрытой подобием юкаты, на секунду задумывается, почему она выбрала именно эту одежду, отдающую отголосками давно уже погибшей японской культуры. Чуждой для неё, но не Рена…
И даже это дешёвое подобие одежды, предназначенное лишь для того, чтобы поскорее его сорвать, ей, как ни странно, идет.
— Мне передали, что ты объявила голодовку, - Накано поджимает губы, словно произносит какую-то полную чушь, — ты же понимаешь, что это не сработает? Даже если ты вдруг внезапно умрёшь – поверь, у нас есть способы вселить тебя в новую оболочку без каких-либо проблем, хотя эта – очень хорошенькая, и будет немного жаль с ней расставаться.
Рен кивает, чтобы девчонка села. Куда угодно – на пуфики или на кровать, потому что Энни Спирс едва стоит на ногах от своей слабости.
— Но ты совсем не желаешь умирать, и просто так этого бы не сделала. Чего ты хочешь? Не думай, что сможешь отныне таким способом манипулировать и устанавливать свои правила. Я иду навстречу только сегодня, а, если ты будешь доставлять проблемы – в переговорах с твоим отцом будет участвовать только твой эон, а не ты сама. Этого будет вполне достаточно.
Ему действительно было бы проще просто вырезать ее эон и поместить его в хранилище – не нужно было бы следить за ней, думать о ее размещении и голодовках, Энни Спирс не размышляла бы о побеге, и вообще ничего не чувствовала, но Рен оставляет это на самый крайний случай – все-таки живая дочь Джеймса в своей старой оболочке будет выглядеть куда солиднее во время обмена, чем кусок ее души. Ее жизнь — его небольшая прихоть, и он лично спрятал Энн под замок.
— Тебя здесь обижают? Относятся плохо? Тебе что-то нужно для твоего комфорта пребывания здесь? Твои требования должны быть реалистичны. Я постараюсь их выполнить, но после этого ты прекратишь пытаться убить эту оболочку – от того, что ты истязаешь себя, нет никакого толка, ты отбираешь у нас работу.
Рен знает, что для комфорта Энни Спирс нужна свобода, но это будет невыполнимое условие. Он действительно готов выслушать ее и даже принести ей голографическую панель телевизора, если ей нужно именно это или что-то из дополнительных вещей. В конце концов, данное требование не будет стоить ему абсолютно ничего.