Разноцветный дым уплывает под потолок, агрессивно разъедает лёгкие, заполняя их тонким ароматом дорогого табака вперемешку со сладковатыми нотами курительных наркотиков. Дрожащая музыкальными басами реальность расплывается в остекленевшей бездне зрачка, плывёт, наполненная кислотной яркостью, то ускоряясь, то замедляясь, тянет назад, укладывает голову на диванную подушку, пока кто-то наклоняется, заслоняя лицом тусклый неоновый свет, укрывая губы губами, запихивая в рот вместе с языком очередную разноцветную марку.
  Деми тянется к низенькому столику за бокалом, запивает алкоголем, усугубляя эффект
   интоксикация через три-два…
           сейчас
   хрупкий бокал падает на пол, выскальзывая из ослабевших, не поддающихся контролю пальцев, рассыпается звоном в ушах – звук, который, кажется, можно потрогать.
  Сердце в очередной оболочке колотится быстрее, заведённое огромной дозой, когда как сознание, наоборот, подтормаживает, растягивая чувства и мысли, наполняя тело ощущением жадной эйфории. Кто-то приподнимает Ривза за подбородок, оставляя кусающий поцелуй вдоль шеи, что отдаётся внутри одновременно пережимающей дух яркостью и фальшью. Как отрепетированная сцена в завершающем третьем акте пьесы, на которой все зрители аплодируют, даже не представляя, как актёры заебались повторять одно и то же из раза в раз.
  Когда-то серая реальность его не раздражала. Дэми казалось, что он может видеть красоту во всём, и это его главная суперспособность. Монструозные небоскрёбы из стекла и бетона, подпирающие купол, манили его своим идеальным перфекционизмом, а унылые лица окружения напоминали действующих героев древнегреческих трагедий, несущих страдающие судьбы сквозь времена (все истории, даже в жизни, всегда делятся на несколько жанров, и ничего нового уже не придумать).
  Но в какой-то момент взросления рамки начали давить так, что в них стало неудобно находиться, и серость следом за маниакальным эпизодом превратилась в депрессию.
  В этом маленьком городе жила какая-то прелестная сладкая недосказанность, пока Ривз не изучил его, и ему не стало вдруг тесно за огромными стенами, насильно разделяющими гниль и цветение, в искусственно выведенном окружении предсказанной на полгода вперёд погоды. И в людях была какая-то радость, пока не пришло осознание, что люди – всего лишь животные, паттернами поведения мало отличающиеся от обезьян, и они тоже становятся скучными.
  В конечном итоге, даже в своём человеческом теле стало тесновато, и сознание, не помещающееся в хрупкой костяной клетке, выискивая путь, вылетает из лёгких, зависая едким дымом под потолком.
  Дэми прикрывает глаза, растворяясь в чувстве своей свободы, выхватывая его из гуляющих по крови препаратов. Кто-то размазывает по его скуле поцелуй, рассыпая амфетаминовые ощущения по лицу, запуская пару пальцев Ривзу в рот, словно нащупывая на его языке грань дозволенного, проводя подушечками по белой кромке зубов.
  Радость теперь искусственная тоже, но всё ещё ярче ненастоящего солнца. Влажные пальцы выскальзывают из его рта, через подбородок перемещаются к горлу, надавливая на кадык, и Дэмиано ощущает наконец-то настоящий страх смерти, что совершенно привычно испытывает его тело от недостатка кислорода в пережатой гортани, помноженный на трип.
  Дэми хрипит, жмурясь, и мириады вселенных селятся под длинными ресницами до тех пор, пока всё тот же «кто-то» почти нежно не пропустит его волосы сквозь свои пальцы, разделяя волны прядей, и Ривз вдруг резко распахивает веки, дёргается от отвращения.
  Он ненавидит, когда трогают его волосы, об этом пунктике знают, наверное, все в окружении. Волосы может трогать мама. Возможно, Юна? Наверное да… Келси и ещё пара человек в этом мире, включая театрального гримёра? Может быть… но уж точно не этот тип, лицо которого даже не отпечатывается в памяти…
  Дэми привык, что тело ему не принадлежит, его тело – инструмент работы, так называемая «оболочка», упаковка, чтобы вместить в неё свою душу, знания, ощущения и полученный опыт. Прикосновения к очередной оболочке ничего не значат, Дэми разрешает прикасаться к ней кому угодно, не чувствуя, как налипает грязь. Но Ривз ненавидит эти ничего не значащие прикосновения чужих людей к своим волосам, а игры в добрых папочек с поглаживанием по головке заебали его лет десять назад.
  Он морщится, задыхаясь теперь уже неиллюзорно, отодвигается по кожаной подушке вбок. Наваждение яркости исчезает, и Дэмиано лежит на этом диване, словно оглушённый, по-рыбьи хватая воздух ртом.
  — нет-нет-нет…
  Ривз отдёргивает от себя чужую руку, толкает кого-то вбок.
   — проваливай…
       какая мерзость.
  Кто-то вываливается из вип-кабинки, хлопнув дверью, оставляя Ривзу одиночество. Мир вокруг ведёт и кружится, пока Дэми приподнимается, садится, упираясь носком сапога в пол, вжимаясь спиной в подлокотник. Дезинфицирует чувство отвращения чем-то гадким прямо из горлышка бутылки, горечью выжигая рецепторы на языке, отчаянно морщится.
отвратительно.
  Пить в одиночестве бессмысленно. Ривз не особо понимает, как вообще здесь оказался. Кажется, они что-то отмечали…
кажется, ему плевать…
  Стеклянная крошка, бывшая когда-то бокалом, хрустит под высоким каблуком, Дэми, придерживаясь стен, выбирается в коридор, залитый тошнотворно-яркой сиреневой палитрой, оставляя в кабинке тонкое кашемировое пальто и какое-то нереальное количество недопитого алкоголя, длинными пальцами скользит вдоль неоновых трубок освещения, следуя на звуки громкой музыки, но в какой-то момент прямо в коридоре резко приваливается к стене, завалившись вправо из-за своего головокружения слишком сильно.
  — Дэми, ты в порядке? – раздаётся вслух, словно через толстую стену, и оказавшаяся рядом Стеф, костюмер их театра, хватает его за руку, — всё хорошо? Дэми?
  Ривз слабо кивает головой, Стефани видела его в куда более неприглядном виде в перерывах между спектаклями.
  — да…
  — У тебя кровь… на лице…
  Дэмиано приподнимает свободную руку, проводит пальцами под носом над верхней губой, заторможенно смотрит на тёмные бордовые капли, размазанные по бледной коже.
  — да…
  Надо умыться перед тем, как выходить к компании, и Стеф провожает его несколько шагов, говорит, что все его ждут, прежде чем испариться. Дэми слушает, но не слышит. В туалете он наваливается на стену, давая себе время отдышаться, опускает голову, и кровь из вскрытых в ноздрях капилляров падает прямо в раковину, пока Дэмиано пытается стоять, упираясь дрожащими ладонями в мокрый край тумбы.
  Ривз поднимает глаза на зеркало, ловит взгляд расширенных зрачков, почти заполнивших собой радужку. В отражении под индиговым светом ламп лицо бледное, словно неживое, и тёмно-бурые хлопья запёкшейся крови над губой выглядят жутковато. Он оттирает кровь и блёстки с лица, ледяной водой пытается хоть немного привести себя в чувства, неаккуратно оставляя грязные розовые капли на широких рукавах рубашки, замирает над раковиной на вытянутых руках, снова опуская голову, кашляя, содрогаясь всем телом, словно сейчас стошнит. Ему нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. Кто-то рядом подходит вымыть руки, кажется, смотрит на него – Дэми плевать, что его увидят, лишь бы отпустило уже, и мир перед глазами вздрагивает снова – приходится зажмуриться.
  Перегруженное сердце протяжно колотится внутри, отдаваясь стуком в ушах, и Ривз судорожно глотает ртом воздух, замирает в ожидании окончания приступа, и тело возвращается под контроль по ощущениям через половину жизни, хотя прошло не больше четверти часа. Дэми тошнит от своей собственной хрупкости, от разочарования, от того, что от этого мира тащит дерьмом, а от вселенной, застывшей на кончиках ресниц, остаются только выступившие слёзы.
  Не то чтобы стало многим легче, просто больше не трясёт припадком.
  Дэми умывается опять, но уже спокойнее, долго сушит руки и одежду, убирает чуть влажные волосы назад, бросает взгляд в зеркало прежде, чем выйти в коридор.
  Барыга у выхода какой-то новый, незнакомый, стоит один. Обычно они трутся в этом тёмном закоулке парой-тройкой, занимают очередь, только заслышав, что сюда приезжают праймы, зная, что рано или поздно кто-то точно захочет добавки, не особенно скупясь на деньги. Обычно Дэми пользуется своими поставками, но его продавец уже пару недель не выходит на связь, так что, скорее всего, его грохнули или посадили. Мир наркобизнеса жесток, но Ривз, в принципе, плевать хотел на сентиментальность, ему нужны таблетки и тот, кто их ему привезёт, если курьер мёртв – это плохой курьер, а это значит, что придётся искать нового.
  — Выбор большой? – на высоких каблуках можно смотреть сверху вниз, пока приближаешься. Для Дэми они все новенькие, даже если тусят здесь постоянно, очередное лицо он даже не хочет пытаться запомнить, скользя надменным взглядом, выделяя необычность, которая тут же теряется в полутьме, — триптокаин. Сколько?
  Вообще-то старший из детей семейства Ривз прекрасно знает, что ему хватит, если он не остановится — через пару часов окажется в куда более ужасном состоянии, но, на самом деле, какая разница, ведь веселье только начинается. Только отличницы уходят домой до полуночи, остальные остаются до утра.
  На тускло освещённом пятачке, Дэми смотрит, как этот очередной барыга вытягивает из кармана пакетик со льдинками синего порошка, озвучивает вслух цену. Дэмиано активирует токен, протягивает руку, и в тот момент, когда товар касается его перевернутой в требовательном жесте ладони, голограмма синхронизируется с чужой, переводя деньги, но вместо того, чтобы отойти, Ривз вдруг резко хватает парнишку за рукав.
— Хор-роший пёсик, а теперь скажи, сколько ты стоишь?
  Дэми смотрит на собеседника как на кусок мяса на прилавке, не нежнее, чем на куклу в «Эдеме», ловя чужой взгляд. Злой взгляд. Затравленный взгляд исподлобья. Дэми называет это «взгляд выжившего», такой не найдёшь у праймов, редко встретишь в чистых районах второго… барыгами не становятся от хорошей жизни, и это те, кто руководит всеми этим поставками, может быть, живут припеваючи, а на дне пищевой цепочки обычно бегают и воют, словно псины, в поисках подачки.
  — Сколько возьмёшь за час? – повторяет Ривз более жёстко и требовательно, тоном, не терпящим отказов, отцовским тоном, щурится, рассматривая лицо собеседника, довольно закусывает губу, предлагает более мягко, — мне нравятся твои глаза… хочешь потрахаемся?
  Дэми видит, как чужой подбородок дёргается в преддверии чего-то нехорошего, как напрягается предплечье под вцепившимися в рукав куртки длинными пальцами, но в ответ лишь грубо ухмыляется, зная, что ему ничего не сделают.  Не здесь и не сейчас точно – секьюрити прибегут, стоит только повысить голос громче шёпота, и они явно будут не на стороне приторговывающего здесь барыги. Кто платит, тот и заказывает танцы под свою музыку. Какая чудесная абсолютная безнаказанность.
  — Ч-ч-ч, — Ривз наигранно цокает языком, осуждающе качает головой, — хочешь познакомиться с моими друзьями из охраны? Будь хорошим пёсиком, иначе тебя больше не пустят. Ав? Лишиться оболочки за нападение на прайма так просто, правда? Жаль, что у тебя вряд ли есть запасная.
  Дэми отпускает чужой рукав, вскрывает зип-пакет, пробует порошок пальцем на язык, ощущая, как немеет нижняя губа, по которой он вскользь мазнул.
  — Это не триптокаин, а дерьмо, — Ривз методично закрывает пакетик, запихивает его в нагрудный карман парнишки, одёргивает на нём эту явно дешёвую куртку за воротник, словно на манекене, чтобы сидела поровнее, снисходительно протягивает вслух, — если хочешь здесь и дальше стоять – разбадяживай поменьше…
  Ему нравится знать, что он может купить что угодно или кого угодно, Дэмиано Ривз буквально упивается этим чувством вседозволенности, и за такое шоу он даже денег назад не попросит.

Чужая ненависть броская, выделяющаяся, как пятно крови на бледной коже, грязно-бордовая, словно пелена, что застилает взгляд в состоянии аффекта. Дэми видит это, и ему занятно уже просто от осознания того, что это он сделал, даже не стараясь для этого совсем. Наблюдение — всего лишь очередная игра.

Он просто забавляется, в наркотическом бесстрашии лишённый чувства опасности, которым должно веять от чужой куртки и тяжёлого взгляда за пару десятков метров.

У парня напротив глаза прозрачно-циановые, ядовитые как одноименный удушающий газ. В них досадливое раздражение вперемешку с презрением и свирепой озлобленностью, если присмотреться — просто настоящая буря. Ненависть на вкус горчит, наверняка сейчас больно режет язык желанием сказать что-то дерзкое, но барыга не посмеет.
Дэмиано осознаёт, что хотел бы увидеть эту ненависть. Настоящую, словно глоток воздуха.

Дэми не отводит взгляд, вглядываясь и убеждаясь.
Нет, не посмеет.

Ривз разочарованно сжимает губы в нитку, будто бы ожидал чего-то большего, чем тон, полный презрения. И, хотя это не сулило бы ему ничего хорошего, оно имело бы вес, было бы хоть чем-то в череде одинаковых историй. Чем-то, за что можно было бы уцепиться в окружающей пустоте.

Ничего не происходит.
Люди измельчали настолько, что разрешают обращаться с собой так, наплевав на уязвлённое самолюбие. Жаль.

При всём этом Ривз полностью безразличен к потерянным деньгам. Сумма, переведённая на счёт, покроет этот спектакль сполна – для Дэми это мизер, он больше тратит на ресторан в перерыве между репетицией и спектаклем. Пусть пацан купит себе новую куртку, может быть возьмёт в кредит гордость, или на что отбросы тратят свои сбережения?

Ривзу это всё так же забавно, а ещё немного горько. Только не от чужой ненависти, с ней он уживается неплохо, даже где-то привычно, а от чего-то другого, неприятно терзающего изнутри алмазно-крепкую броню безразличия.
Деньги делают его неуязвимым, статус прайма – практически бессмертным, запасные тела — вечно юным богом этого агонизирующего мира.

Когда-то Ривз считал людей прекрасными и идеальными существами «по образу и подобию великой сущности», а теперь его от них тошнит. Выворачивает наизнанку от их трусливого желания быть серой массой, лишь бы всё оставалось как есть, от их грязи, налипающей жирным слоем при прикосновениях, оседающей в бронхах на вдохе поцелуев.

Дэми знает, что ударил бы такого ублюдка, как он сам. Даже если бы боялся за жизнь, ударил бы всё равно, размашисто и резко, не стал бы терпеть этот снисходительный тон, эту насмешку. Ривза больше всего, наверное, тошнит от собственной отвратительности – он отпускает чужую дешёвую куртку, разжимая длинные пальцы, отступая на шаг.

— Так заведи книгу жалоб, ты же обслуживающий персонал, - Дэми скалит идеально ровные кафельные зубы в насмешке. Не дожидаясь ответа, разворачивается, гордо вздёрнув подбородок. Спешит куда-то с этого тускло освещённого пятачка, не оборачиваясь, будто циан в чужих глазах и правда токсичен.

Ему бы всё-таки вмазаться сейчас, может кому-то из его компании продали наркотики получше?

И тот триптокаин был не так отвратительно плох, просто… просто…
Вспышками клуб растворяет его мысли, выбивая их из головы тяжёлыми басами. Зал над танцполом полностью в распоряжении компании из театра сегодня со всей своей кучей укромных уголков и маленьких диванчиков, на которые хочется просто упасть, ни и о чём не думая и ничего не чувствовуя. Можно не трястись на общей площадке с чужими потными телами, когда у тебя есть деньги.
Без компании, правда, всё равно не обойтись, но общение тут другого рода. Хотя бы не такое раздражающее.

— Дэми, ты слушаешь? – Мэттью трясёт сигаретой рядом в такт доносящейся снизу музыке, словно пританцовывая, или это дрожат его руки от того, что он только что вдохнул.
Слушает ли Ривз?
едва ли… нет…

— Повтори…
— Я говорю: Гэвин метит на твоё место. Ты разве не боишься, что роль достанется ему?

Дэмиано смеётся неровно и рассыпчато, абсолютно беззаботно. Роли на последний спектакль ещё не распределены, но имя Ривза всегда на афишах в первых строках, его лицо на рекламных голограммах по городу. Его талант продаёт билеты на живые постановки и виар-представления уже много лет подряд. Его артистичность заставляет людей влюбляться в него с каждым взглядом сильнее. Он актёр главных ролей, блистающий в лучах софитов бриллиантом. Дэми не играет, а живёт в своих образах, словно впадая в транс, находясь в представлении каждую секунду, превращаясь в своего персонажа, проживая каждую эмоцию, заставляя всех чувствовать с ним – вот какой он, Дэмиано Ривз.

Гэвин хорош, конечно, но не настолько. Грезить ролью примы – ещё не значит быть ей.
У Гэвина амбиции, до которых он талантом не дотягивает, словно вечно бежит за целью, отстаёт на каких-то пару шагов, но догнать не может. Гэвин хочет быть лидером, а носит при этом шапку прислуги. Дэми не удивится, если его конкурент однажды насыплет ему в пудру толчёного стекла, и это будет вполне ожидаемым исходом, поэтому проверяет свои вещи тщательно.

Вряд ли новый режиссёр рискнёт заменить золотой билет на подделку. Даже если Гэвин с этим режиссёром упорно трахается, чтобы получить заветную главную роль в этом сезоне.

Дэми смеётся, и в этом своём смехе ощущает тонкий привкус фальши, с которой он привык жить.
— Я тоже могу спать с Эдвином, — тянет он с вызовом, срывающимся с языка. Конечно может, никто здесь в этом и не сомневается.
Его тело – это всего лишь инструмент, ни жалости ни отвращения к ситуации. Спать с кем-то – уже просто как очередной способ достижения цели, и это давно лишено какой-то иллюзии и таинственности, даже подобия романтики. Если игра того стоит, Дэми не побрезгует, не остановится ни перед чем.
— посмотрим у кого профессионализма больше.

Ривз знает точно, что роль не отдаст, даже если придётся играть грязно. И по головам он, если будет нужно, не пойдёт, а побежит, потому что не привык проигрывать.
Это ему стоит многого – детской наивности, человеческого чувства сострадания, юношеского максимализма, внезапно поделившегося на ноль, когда он прозрел. Это стоит ему нервных клеток и зависимостей, которые, вперемешку с эгоцентризмом должны подпитываться постоянно, потому что этот блеклый мир убивает любое творчество ещё в зародыше. Наркотическое расширение границ сознания как способ сбежать, как единственная возможность держаться на плаву.

Дэмиано довольно щурится, собирает влажными губами синие кристаллы наркотического льда со своей ладони и, запрокинув голову, расслабляется, томным взглядом расширенного зрачка упираясь в клубы сиреневой дымки, мягко теряющиеся под высоким потолком.
Рядом Стеф разговаривает с Лейлой – голова в тумане, он почти не разбирает их слов. Кажется, они снова ссорятся, но у них дней без ссор можно по пальцам одной руки пересчитать – уже даже не повод для сплетен.
Ривз тяжело и медленно поворачивает голову набок. Рядом Стеф в Лейлой уже целуются, играючи зарываясь пальцами в волосы на затылках – сколько времени прошло?

На левой руке тревожно гудит токен – что-то произошло с машиной, и игнорировать этот звук практически невозможно, Дэмиано правда пытается какое-то время, но потом сдаётся.
Он с тяжестью отлепляется от диванчика, неровно покачивается, придерживаясь стен, по пути требует от подвернувшегося охранника идти с ним. Токен, подключенный к сигнальной системе, буквально кричит о том, что машина разбита вдребезги, но это может быть сбоем в системе, такое уже случалось.

На парковке до дрожи холодно – Дэми забыл, где оставил пальто, поэтому вырывается в эту позднюю ночь как есть. Где-то совсем рядом жалобно воет знакомая сирена, словно прося пощады, и одного этого ревущего, чуть захлёбывающегося на высоких нотах звука достаточно, чтобы понять – автомобилю пиздец. Осколки разбитого лобового стекла скрипят об асфальт под подошвами Ривза и сопровождающих его секьюрити клуба, которые направляют оружие на зачинщинка всего этого с требованием поднять руки над головой.

Обидно, конечно, но эта тесла у Ривза не единственная и даже не самая любимая (он как будто уже давно забыл, что это такое – быть привязанным к чему-то эмоционально, вещи его заботят слишком мало, чтобы сожалеть об их потере, его даже собственное тело мало волнует, даже собственные эмоции).

Дэми смотрит не на разбитую тачку, а на барыгу, устроившего всё это. В смазанном сознании мелькает невнятное «посмел-таки», и Ривз вдруг смеётся. Снова. Наркотически-пьяно, заливисто, словно камни, разбившие дорогое калёное стекло, попали ему в душу, наконец-то что-то задев внутри, вызывая что-то настоящее. Один-один. Чёртова тупая шавка, решившая отомстить таким способом, его даже развеселила. Чего этот бомжара хотел добиться от него? Злости? Сожаления? Досады? Горести по потерянным в пару минут тысячам долларов?
Стоит напротив охуевший с огромными глазищами. Ответное безразличие к происходящему – всегда самая удобная броня, она не даёт противнику никакого удовлетворения.

Охранники всё ещё держат барыгу на мушке, когда Дэмиано подходит ближе совершенно бесстрашно, зная, что, если парень дёрнется, то его пристрелят.
— Ты должен мне грёбанную кучу денег, — Ривз качает головой, щурится. Стоило того? Стоило, блять, того? – а могли бы просто потрахаться, да?
И Дэмиано бы даже честно заплатил за это.

Холодный ночной ветер треплет длинные волосы – Дэми похуй на причёску, он заправляет волну пряди за ухо, чтобы не мешала.
В чужих глазах яд, но не сожаление. Барыга его больше не боится — похвально. Ривз таких и правда уважает. Даже самый паршивый протест – это хоть что-то.
Что-то новое в череде сплетающихся в общий ком дней сурка. 
— Копам звоним или будешь отрабатывать?

На закономерный посыл нахуй в ответ Дэми кривит губы в очередной усмешке. Он бы разочаровался, если бы вышло по-другому, терять-то этому шкафу больше нечего, и было бы странно, если бы он попросил сейчас прощения. Ривз шагает вперёд, так близко, что уже может получить по лицу, правда это будет последняя драка в жизни этого странного человека.

— Мой барыга сторчался пару недель назад, я ищу ему замену, — он понижает голос, зная, что парень напротив его услышит, — за разбитую машину с тебя скидка, но это лучше, чем здесь стоять всю ночь напролёт, правда? И лучше, чем в тюрьме…
Вряд ли там обойдётся залогом – сумма слишком большая. Он насмешливо клонит голову:
— или всё-таки к копам?

Стать постоянным барыгой у прайма — это голубая мечта почти каждого, кто здесь ошивается каждую ночь, а Ривз уже доказал, что платит без проблем. Обычно он более тщательно подходит к выбору обслуживающего персонала, но поставщики всё равно мрут как мухи, так что он не сильно много потеряет, так ведь?

Дэми вытягивает руку со включенным токеном, передавая данные для связи. С его стороны это почти подарок, плата за испытанные эмоции.
— Только поставщиков на товар найди нормальных, — Ривз отключает голограмму, кивает через плечо, разрешая охране опустить оружие.
— проваливай, - милостиво разрешает Дэми, оставляя за собой последнее слово, решив, что, если барыга после такого роскошного предложения ещё и огрызнётся в ответ, то он его пристрелит.
Так будет даже проще.

---

Дэми паркуется вдоль дороги, окидывает быстрым взглядом улицу за залитыми дождём снаружи стёклами новенького автомобиля, нетерпеливо барабанит пальцами по рулю. У него через два часа репетиция, и барыге очень повезло, что у Ривза оказалось немного свободного времени, чтобы пересечься с ним днём. Не из доброты душевной, естественно, комфорт и безопасность вечернего перемещения наркоторговца между дистриктами его заботит мало, Дэмиано просто был бы не против немного употребить уже, не дожидаясь для этого вечера.
Его барыга обещал быть в радиусе досягаемости.
Его барыга знает, что Дэми долго ждать не будет.

reeves: _______ я на месте где ты? подходи к машине жду пять минут, мне некогда

Во втором дистрикте сейчас словно генеральный прогон Всемирного Потопа, растекающегося по асфальту огромными блестящими лужами, на фоне — дневная мешанина из спешащих людей, призывно блестящие витрины торгового квартала.
Дэми немного нервничает, потому что ненавидит чего-то ждать, и всё должно быть, как он хочет, или не быть вовсе.

Где-то под конец обозначенных пяти минут и быстро накаляющегося терпения, дверца рядом с пассажирским местом рывком открывается, о чём предупреждает тонким писком приборная панель, но Дэми и без того всё видит. Барыга врывается в салон, впуская внутрь влажный воздух и капли косого дождя, попадающие на дорогое кожаное сиденье.

— Забирайся давай, пока меня тут не затопило, — Ривз кивает на соседнее место, чуть отодвигается ближе к левой дверце, чтобы усаживающийся рядом парень случайно не намочил его шерстяной пуловер, — поаккуратнее. Не сильно-то ты торопишься… есть заказы пожирнее, а, Генри?

Дэми отрывает руку от руля, протягивает её в требовательном жесте.
— Давай сюда быстрее.